Александр Проханов - Скорость тьмы [Истребитель]

— Ну, вот, брат, и встретились! — Шершнев похлопывал Ратникова по плечу. Усаживал за стол, на котором красовалась лампа на бронзовой опоре с наборным абажуром из разноцветных стекол, — Лобачевский был прав, — две параллельных прямые пересекаются в бесконечности.

К ним подходил любезный седовласый официант, клал тяжелые карты меню. И скоро они уже чокались хрустальными рюмками с водкой, проливая огненные капли на ломти красной и белой рыбы, на разносолы, копчености, стеклянные розетки с икрой, — все, щедро и предусмотрительно заказанное Шершневым.

— За встречу! За турбореактивную жизнь! За двигатель «пятого поколения»!

Было прекрасно чувствовать первый хмель, от которого ярче расцвели стеклянные узоры в абажуре лампы, лицо Шершнева приблизилось и посветлело, а на Волге, разрезая волшебное павлинье перо, шел теплоход, и все сливалось в ощущение внезапного счастья.

— А помнишь? — Шершнев сладко щурил глаза, всматриваясь в прошлое, выманивая его под абажур многоцветной лампы. — Помнишь, как на Черной речке мы катались на льдинах, я ухнул в воду, и ты вытаскивал меня на свою льдину? А потом в избе у тети Поли пили чай, я не мог согреться, и ты кутал меня в какие-то ветошки?

Как было не помнить ту студеную черную воду с ленивыми сизыми льдинами, по которым они скакали, перепрыгивая через полыньи, и Шершнев, испуская отчаянный вопль, угодил под лед, колотя по-собачьи воду, а он что есть мочи вытаскивал его на серую наклоненную льдину, готовую перевернуться и накрыть их обоих оглушающим ударом. И как охала хозяйка, какой медный, с медалями и зеленой патиной, с рогатым краном был самовар, как дрожал, укутанный в тулуп Шершнев, выставив тощую цыплячью шею, и как чудесно было пить раскаленный чай, глядя на туманное оконце, за которым начинал синеть деревенский мартовский вечер.

— А помнишь, как нам купили спиннинги, и мы поехали на водохранилище рыбачить? Мне попадались какие-то маленькие квелые окуньки, а тебе на спиннинг села огромная зеленая щука, метра в полтора, с золотыми глазищами. Когда ей вспороли живот, у нее в брюхе оказался крупный не переваренный окунь, а у того в животе еще один, поменьше. Помнишь, как ты гордился уловом, а я тебе завидовал?

И это помнил, — натянутая звенящая леска, секущая воду, и на невидимом конце — играющая могучая сила, которая стаскивает его с берега, утягивает в воду. Внезапно вырвалось в грохоте, разбрызгивая солнце и слизь, гигантское чудище, черно-серебряное, с красным зевом, вытаращенными золотыми глазами. Он шел по деревне, счастливый и гордый, чувствуя спиной мокрую тяжесть рыбины, волочившей по земле липкий хвост. Шершнев семенил следом, и казалось, поскуливал от обиды и зависти.

— А помнишь мою выходку со скелетом в кабинете биологии? Я приклеил к черепу усы и бородку, а наша биологиня Евгения Алексеевна закатила истерику, оставила класс после урока до тех пор, пока виновник не признается. И ты взял вину на себя. Тебя едва не исключили из школы. Я не забуду этого подвига дружбы.

И это Ратников помнил, — желтый скелет среди цветочных горшков и аквариумов, Шершнев, комично кривляясь, приклеивает к черепу черный кошачий мех, и череп оживает, скалится под щегольскими усиками, и класс гогочет, пока ни входит чопорная, похожая на богомола учительница.

— А та жестокая драка с парнями из поселка энергетиков? Они были вооружены заточками, камнями и бутылками с бензином. Когда мы стали с ними сходиться, помню, все небо зарябило от летящих камней, бутылок, железных гаек. Одна бутылка взорвалась и окатила меня огнем. Ты сбросил пиджак и стал сбивать с меня пламя, как, наверное, поступали танкисты, когда один из них загорался.

Ратников испытывал сладостное опьянение, словно мир, в котором он жил, расширялся, и он начинал узнавать свою жизнь всю, от самого детства, до еще не наступившей старости, и дальше, за чертой земного существования, и прежде, до того, как родился. Жесткие кромки, отделявшие прошлое от будущего начинали плавиться. Лед человеческих отношений таял. Они снова были друзьями, воодушевленные несбыточными мечтами, одержимые недостижимыми целями, сведенные за этим столиком, под этим волшебным абажуром для какой-то важной, еще им неведомой цели.

— А помнишь? — Теперь была очередь Ратникова выхватывать из прошлого воспоминания и дарить их Шершневу, как дарят любимому человеку сорванные на клумбе цветы, — Мы построили управляемую модель штурмовика «Пе-2». На соревнованиях она сначала прошла два круга, а потом у нее заклинило рули, она сделала свечу и рухнула на трибуну. Ты почти рыдал от огорченья, а я сказал: «Через пол года будем чемпионами». Мы построили новую модель, усовершенствовал систему управления, и выиграли соревнования.