Константин Строф - Плач Персефоны

Мимо проскакал Онучин, испуская брюками или чем-то неподалеку приторно-тошнотворный запах.

– Как ты уже надоел ходить взад-вперед, – проговорила сквозь зубы дева преснолицая, сидящая пугающе близко да ко всему прочему в пиджаке. При одном взгляде Мише подурнело. Во сколько-то там тысяч раз.

Вчера они ели сладких кальмаров. А теперь можно смело валиться в обморок.

Миша лишь покосилась в сторону воспаленными глазами, остановив их на одутловатой кисти, полной коротких, унизанных кольцами пальцев, и не решаясь подняться выше.

Громко пнув дверь, в помещение ввалился незнакомый человек. Его бритая наголо, неприглядно бугристая, обгоревшая до вишневого отлива голова проследовала над перегородками до самого их угла. Незнакомец, странно озираясь, сел на место Нежина, пустующее уже четвертую неделю. При воспоминании о нем у Миши внутри обнаружилось нечто мягкое и одновременно колкое, ядовитое. Оно закапало с верхушки ее спешащего сердца, растекаясь в груди, так что дышать стало еще немного труднее. Она хотела позвать на помощь, но, осознав, что первыми на ее зов примчатся долговязое губастое существо и неумолкающая фурия, заставила себя молчать. Все в ней умело само успокаиваться.

Незнакомец тем временем вольготно расположился в кресле, вытянув под столом ноги. В проход высунулась пара невероятно грязных ботинок. Наружность, призналась себе Миша, та еще… Странные замены, подумалось ей следом, подбирает Иоганн Захарыч. Неизвестный мерно покачивался на стуле, чему-то улыбаясь и не отводя странно знакомых глаз. Это продолжалось долго, достаточно долго, чтобы Миша отвернулась и спустя несколько секунд напряженного тасования в голове узнала Нежина.

Миша, немного отекшая и неухоженная, забеспокоилась: стараясь не смотреть в его сторону, все же стала украдкой прихорашиваться. Характерный для слабого пола испуг от столкновения с неизвестным проникал в каждое ее движение.

Нежин продолжал следить. Глаза его вели себя иначе, нежели раньше. Наконец Миша не выдержала и растерянно обернулась, а Нежин сей же миг послал в ответ воздушный поцелуй, от которого ее голова окончательно пошла кругом.

Подкравшийся между тем Бергер вопросительно осмотрел обоих. Нежина он узнал сразу, это было видно и несомненно. Он прошел за спину Мише и властно положил руку ей на шею, принявшись поглаживать самым неприятным, как показалось Нежину, способом. Лицо Миши, видимое только ему, морщилось при каждом прикосновении. Но Бергеру, по всей вероятности, не было особенно дела до тайн.

Вынужденный наблюдать эти ласки бурый горбатый лосось постепенно обращался муреной. Рот его кривился и стекленел, обрастая шипами и гребнями. Он склонил голову влево, будто загипнотизированный перебиранием пальцев. Рябые щеки Бергера медленно изогнулись, растянув вслед за собою толстые губы. Обнажились никогда не виденные Нежиным прежде зубы, крупные и скученные. Длинные волосы – не то курчавые, не то сальные – свесились, закрывая уши только спереди. Несколько прядей падало на глаза – темные, будто накрашенные. Нежин всматривался, не замечая назойливой мухи, опустившейся в конце концов ему на лоб. От варева домысленного поднялась тошнота и стала носиться в воздухе, готовая отдаться первому желающему. Еще немного – и волосы достанут углов широченного рта, сделав голову похожей на спекшийся кукурузный початок, увенчанный тошнотворными рыльцами. Нежин перевел взгляд, чтобы, пока не поздно, унять внутренности, но тот самовольно задержался на Мишином лице, подрагивавшем всеми черточками под росой испарины. Нежин вынужденно потупился, увидав тянущуюся в мольбе ногу и съехавшую с пятки бежевую туфлю.

Еще один штрих от порозовевшей мочки вниз – и Миша, зажав ладонью рот, вскочила из-за стола и неуклюже засеменила в сторону туалета, провожаемая взглядами. Небольшая, но трудно подделываемая округлость проступала под платьем пониже голубого кушака, завязанного на спине бантом, и указывала ей путь.

Было слышно, как Ольга вошла. Какое-то время она ходила по квартире, определенно полагая, что находится одна. Звучала очень уверенно, по-хозяйски. Нежин заранее приготовился, сложив покорно перед собой руки, но постепенно впал в безволие и погрузился в обманчивые измерения. Когда его плеча коснулась холодная рука, он по привычке дернулся, но тут же, придя в себя, попытался подавить предательские корчи, превратив их в некое подобие сдавленного чиха. Вышло достаточно правдоподобно, чтобы он остался верен своей невозмутимости и чтобы Ольга его простила.