Дмитрий Валовой - Поиск (Экономическая повесть)

– Странно… Мы с вами знакомы где-то всего два часа, а отношения уже стоят на деловой основе: ты – мне, я – тебе, – не удержалась от иронии девушка.

– Век такой, – смутился Васильев. – К месту сказать, похождения апулеевского осла по сравнению с капиталистической действительностью выглядят просто детской шалостью.

Вы, видимо, знаете, что в образе осла, вернее в шкуре осла, путем волшебных превращений оказался красивый молодой человек Луций. После долгих и страшных мук, что выпали на его долю – у каких только хозяев он не был, – ему наконец повезло: очередной владелец создал ослу нормальные условия. Но однажды ночью его навестила богатая матрона… Об этом узнали. И тогда возникла идея: повторить сцену встречи женщины с ослом… в театре. Но поскольку женщины для этой цели не нашлось, решили, что «спектакль» состоится с одной особой, осужденной за тяжкие злодеяния на растерзание дикими зверями. Апулей-Луций услышал о нечистых приготовлениях, и в последний момент, когда зрители ждали его появления, ему удалось бежать. Словом, на сцене этот низкий акт не свершился.

А вот на Западе подобный «спектакль» состоялся.

– Это ужасно, – зябко поежилась Ирина. – Где же тот спектакль допустили!

– В Дамагонии… Эта страна порнографию сделала государственной монополией. Один известный французский публицист по этому поводу писал, что на следующий же день специальное общество, пекущееся о животных, яростно выступило в защиту осла. Но кто выступит в защиту девушки? В самом деле, кто?..

Когда я был в Дамагонии, местная печать и радио горячо обсуждали такой случай. Один молодой офицер фотографировался для порнографических изданий. Его заверяли, что они пойдут только на экспорт… Однако журналы вскоре появились в киосках. Военное начальство заговорило об отставке офицера. Об этом узнали журналисты и развернули настоящую дискуссию! Одни требовали увольнения, другие утверждали, что это противоречило бы духу свободы. У третьих был в ходу довод: при хорошей зарплате военный не пошел бы фотографироваться… Вот вам, так сказать, предмет для всеобщего обсуждения. А такие проблемы, как безработица, инфляция, буржуазной печати вроде бы и не касаются…

– Теперь налево, – тронула за рукав спутника Ирина, когда они очутились на ярко освещенной площади Маяковского. – Я уже почти дома.

– Так быстро? – искренне огорчился Александр. – Я понимаю, вас, наверное, дома заждались? Вы ведь с родителями живете?

– С мамой живу. Папа умер год назад…

– Я могу вам позвонить? – чувствуя, что пришла пора прощаться, осмелился Васильев.

– Да, конечно. Меня легче застать дома утром, вечера я часто провожу в Ленинке. Запишите телефон…

Они встретились через несколько дней. На этот раз Ирина предложила пройтись по старым арбатским переулкам. Она показала дом, где жили сестры из «Хождения по мукам», известную Медведевскую гимназию, дом декабристов.

Васильев слушал Ирину с удовольствием.

– А почему вы заинтересовались политэкономией, а не историей как таковой? – не удержался он от вопроса.

– История политической экономии пока еще мало исследована. Занимаясь этой проблемой, я узнала очень много интересного… И очень скоро по-настоящему «заболела» предметом.

– А у вас не сложилось мнение, что в этой науке все ясно и никаких проблем?

– Было бы так – наука оказалась бы «безработной». Политэкономия долго и трудно завоевывала право быть наукой. Ведь в двадцатые годы у нас многие светила были искренне уверены, убеждены: социализму эта наука вообще не нужна…

– Почему?.. Я читал, правда, что в двадцатые и даже тридцатые годы некоторые экономисты отрицали действие при социализме объективных экономических законов. Но чтобы отрицать науку в целом – это, конечно, слишком…

– И тем не менее… Сказалось влияние идеалистического учения неокантианцев. Они, как вы знаете, толковали о несовместимости объективного закона и сознательно поставленной цели. Наиболее рьяным проповедником этой науки был Бухарин, труды которого в ту пору широко распространялись. Он утверждал: конец капиталистически-товарного общества будет и концом политической экономии…

– Но, насколько помню из прочитанного в архивах, – наморщил лоб Васильев, – где-то в двадцать пятом году в Коммунистической академии прошла дискуссия, и на ней Бухарину досталось на орехи?

– Да, там запевалой выступил Скворцов-Степанов. Мысль прозвучала сильная! Может, где-то и ошибусь немного, но он сказал, что в последнее время мы переживаем любопытную полосу ослепления известной предвзятостью… Начиная с элементарных кружков политграмоты и кончая коммунистическими университетами у нас уже около четырех лет повторяют как прочно установленную истину, будто марксистская политическая экономия есть теория только капиталистического общества. Невыразимая нелепость подобных утверждений не бьет в глаза ни авторам, ни читателям, делает их слепыми к подобной чепухе…