– Огромное спасибо тебе, Андрюша, за такую заботу и поддержку, – растрогался Васильев.
Они еще немного поговорили, потом Егоров заторопился, чтобы успеть просмотреть заказанную литературу, а Васильев направился к выходу. «Диссертация Арханова, в которой он пытается подвести научное обоснование отжившим, расточительным методам хозяйствования, проходит на ура! Мою же попытку показать все изъяны этих методов на словах все признают, одобряют, а на деле столько преград выставляют, – размышлял он. – Особенно обидно, что делается это зачастую не в честной, откровенной полемике на трибуне, а за кулисами. Там бросили реплику, тут высказали сомнение, и вот чьи-то слова уже обросли всякими домыслами и стали „общественным“ мнением».
Мысленно возвращаясь к своей работе, Васильев подумал: сколько еще возникнет трений по мелочам – никому не нужных, амбициозных, связанных с позицией, точкой зрения, уже однажды кем-то занятой, незаметно утвердившейся либо навязанной, а потому долгие годы господствующей, хотя и далеко не самой верной, не говоря уж о ее прогрессивном, новаторском содержании – оно, как правило, отсутствует начисто. Сколько черной, именно черной, а не черновой работы добавляет эта снобистская, эта околонаучная, конъюнктурная возня, сколько она отнимает здоровья и творческих сил…
«Все. Хватит об этом!» – Васильеву хотелось сбросить с себя груз неприятных мыслей, напрочь освободиться от внутреннего, потайного брюзжания…
•
Александр положил номерок на плоский барьер гардероба. Слева к барьеру прилип еще номерок… «Она, – вспыхнуло в его сознании. – Но кто же она? Какие мы все книжники, однако. Только нужный абзац, только нужная мысль, только искомый ответ в „айсбергах“, „эльбрусах“ и „монбланах“ разложенных на столе монографий… А рядом с тобой такая девушка…»
– Товарищ… Возьмите пальто…
Гардеробщица выжидающе смотрела на него. Он извинился, подхватил свое легкое серое пальтишко, удобное для слякотной московской погоды…
А вот и она принимает пальто. Воротник и шапка – модный длинный мех…
– Позвольте помочь? – Откуда эта легкость пришла к нему? Больше года видел Васильев за своим постоянным столом в аспирантском зале Ленинки одну и ту же соседку, а вот не мог преодолеть в себе скованности, чтоб когда-нибудь сказать девушке что-то, кроме обычных приветствий, завязать непринужденный разговор – язык словно деревенел при встрече с ней. Лицо ее он узнал бы и из тысячи, доведись встретиться в городе. Узнал бы… А вот оно рядом.
– Спасибо, вы очень внимательны…
Голос мягкий, бархатный. Плавный, будто выписанный рукой художника, красивый овал чуть удлиненного лица. Немного вздернутый нос придавал всему облику девушки оттенки озорства и смешливости. Глаза – голубые, просторные и светящиеся…
– Мы с вами давно знакомы, а между тем и незнакомы… Александр Александрович. Просто Александр, – поправился он.
– Меня зовут Ирина. Лаврентьева… – Она улыбнулась, а Васильев подумал, что улыбки-то ее, открытой, невольно располагающей к себе, он еще не видел там, за столом, – лишь замечал или, скорее, чувствовал ее хорошее настроение.
– Может, побродим? – предложил он.
– С удовольствием, – ответила Ирина.
Они прогулялись в Александровском саду, затем прошли на улицу Горького. Разговор вначале не клеился. Они задавали друг другу ничего не значащие вопросы, и каждый чувствовал, что говорит не то и не так. Незаметно дошли до Советской площади. Справа чернела фигура всадника – основателя города. Слева высилось красиво подсвеченное здание Моссовета. Ирина остановилась, засмотрелась на дом:
– Когда-то он стоял на двенадцать метров ближе к оси улицы. На целых двенадцать! Затем мостовую стали расширять и дом… передвинули. Целехоньким. Знали, видимо, об этом?
– Да, в общем-то.
– В свое время здесь жил губернатор Москвы Долгорукий – однофамилец основателя города, а может, и дальний потомок. Так вот: в дом губернатора был вхож известный жулик, аферист международного класса – Штайнер. Однажды он появился здесь на приеме со своим приятелем, как он сказал, – известным английским лордом. Штайнер объяснил губернатору, что сей знатный господин заинтересовался домом и хотел бы подробнее осмотреть его планировку, кабинеты, комнаты. Губернатор великодушно распорядился показать заморскому гостю свое жилище во всем его блеске и богатстве. Лорд ни единого слова не понимал по-русски, и Штайнер сам отвечал на его вопросы, по-своему переводя ответы тех, к кому обращался иностранец.
Читать дальше