Заур Зугумов - Записки карманника (сборник)

– Dan’s quoi l’affaire? Que je peux aider? В чем дело? Чем я могу вам помочь?

Я знал, что хозяин квартиры владеет французским и несколько дней специально готовился к этой встрече.

– Простите, мсье, мне трудно говорить по-французски, – продолжал я, стараясь держаться как можно непринужденнее, поскольку голос человека часто выдает состояние его души. Видимо, мое поведение произвело нужное впечатление на собеседника. Все тот же голос, но уже по-русски, ответил:

– Ничего страшного, молодой человек. Я готов выслушать вас, на каком бы языке вы ни изъяснялись.

– Дело в том, что я несколько часов тому назад приехал в Ленинград на свадьбу сестренки, – продолжал я врать как можно убедительнее. – Ваш племянник Муся, с которым мы живем в одном доме и общаемся иногда, узнав о том, что я собираюсь в Питер, попросил меня передать вам кое-что от Самуила Яковлевича.

– А где он и почему не приехал сам? – прозвучал резонный вопрос за дверью.

Я ждал чего-то в этом роде, к тому же видел, что уже несколько минут этот бобер пожирает меня через «шнифт» наметанным глазом, а потому по-прежнему спокойно ответил:

– Он сказал, что дядя знает, что из-за гипертонии он на днях должен лететь в Австрию. Доктор прописал ему прогулки по Венскому лесу. (На языке Муси, насколько нам было известно, это означало, что он собирается ехать на лечение от наркомании в Кисловодск.) Затем я отбарабанил пароль в нужной последовательности, мило улыбнулся, глядя на глазок, и стал терпеливо ждать, не проявляя ни нервозности, ни нетерпения.

После довольно-таки продолжительной паузы и тихого разговора за дверью послышались звуки отодвигаемых задвижек и клацанье нескольких замков, как будто передо мной была дверь в хранилища банка, а не в обыкновенную квартиру советского гражданина.

Не успел Сим-Сим открыться до конца, как мы с Дипломатом были уже в прихожей, нацелив на опешившего хозяина сразу два ствола. С третьим на вздержке у входа застыл Цируль, резко закрыв за собой дверь и прильнув к ней, прислушиваясь, что происходило в этот момент в подъезде.

Перед нами предстал мужчина чуть ниже среднего роста, с маленьким животиком, выдававшимся из-под саржевой жилетки. Из кармашка этого нэпманского гнидника выглядывали золотые часы, от которых спускалась цепочка из того же благородного металла. Клифта на фраере не было, зато белоснежная сорочка в сочетании с модным галстуком и черной жилеткой подчеркивали его респектабельность. Судя по совершенно седым волосам, прорезанному глубокими морщинами лбу, по скорбному, усталому лицу, свидетельствующему о пережитых невзгодах, ему можно было дать гораздо больше шестидесяти лет. Но по уверенной, хотя и неспешной походке, по удивительной силе, чувствовавшейся в каждом его движении, нельзя было дать и пятидесяти. Его сжатые губы выражали странное сочетание суровости и смирения, а в глубине его взгляда таились какое-то скорбное спокойствие и благородство.

Мы стояли в тесной прихожей. Справа от двери, в которую мы только что ворвались, располагались ванная с туалетом, слева находилась жилая комната. Хотя свет в ней был потушен, я все же успел юркнуть туда и проверить на всякий случай. Это была спальня.

В столовой ужинала семья. Все здесь дышало спокойствием и домашним уютом. Интерьер был подобран под стать обитателям квартиры. Стол и стулья были выполнены под старину, с красивой резьбой и изогнутыми ножками, что только подчеркивало их изящество и искусство мастера. С потолка на белую скатерть и кремовые занавески лился мягкий свет.

За столом сидела пожилая супруга хозяина, рядом с ней – старшая дочь с мужем, чуть поодаль – младшая дочь, девочка лет четырнадцати-пятнадцати, которая, судя по всему, и разговаривала со мной из-за двери. К слову сказать, она была изумительно хороша собой. По обеим ее щекам катились детские слезинки. Мне хотелось ее успокоить, погладить по кудрявой головке, объяснить, что мы не какие-нибудь там бандиты или разбойники с большой дороги, а обыкновенные воры, стесненные обстоятельствами. И что, даже если отец ее ничего нам не даст, мы никого не станем обижать в этом доме, это не в наших правилах, лучше просто уйдем ни с чем. Но я подавил в себе этот порыв.

А вот Дипломат, оправдывая свое погоняло, сумел убить одним выстрелом сразу двух зайцев. На чистом французском, которому он был обучен еще в детстве и которым, в отличие от меня, владел в совершенстве, он доходчиво и доброжелательно объяснил присутствовавшим, что волноваться за жизнь близких не стоит. Только и всего. Но надо было видеть в тот момент выражение его лица. Оно было мягким и суровым одновременно, и, самое главное, в нем чувствовалось неподдельное благородство.