Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

— Я часто думаю, Михаил Ильич, что мы, русские, утратили дерзновение. Довольствуемся малым. То, что когда-то было Рябушинским и Морозовым, стало Фридманом и Алекперовым. Что было Шаляпиным, стало Розенбаумом. Что было Столыпиным, стало Жириновским. Не пора ли перекрыть эту трубочку? Разделить сообщающиеся сосуды, покуда не будет восстановлена полноценная империя с ее национальным балансом?

— Возможно, Алексей Сергеевич, — любезно, оставаясь сдержанно-замкнутым, ответил Агаев.

Эта замкнутость еще больше раздосадовала Сарафанова. Ему хотелось сломать непроницаемый хитин, разомкнуть защитную оболочку Агаева, коснуться живой сочной сердцевины, обнаружить потаенную страсть, скрытую пассионарность, залегающую в глубине аристократических русских родов.

— Мы связаны с Западом через финансовые потоки, которыми они владеют. Принимаем медикаменты, которые они нам продают. Слушаем музыку, которую они исполняют. Питаемся информацией, которую они поставляют через газеты и телепрограммы. Запад управляет сообществом «избранных», координирует их действия, сочетает индивидуальные усилия в сгусток могущественных, всеведущих и вездесущих энергий. А что если колыхнуть эту медузу? Отломить ножку гриба? Экранировать сверхразум от его носителей? Что если дестабилизировать эту роковую для нас реальность, в которой русские безропотно служат кормовой базой для ненасытных и яростных поглотителей?

— Как же это сделать? — поинтересовался Агаев.

Вопрос был задан из вежливости, сама же фантастическая идея и неправдоподобная метафора, казалось, не взволновали Агаева. Он сохранял свою непроницаемую отчужденность. Это не останавливало Сарафанова. Он продолжал попытки увлечь Агаева, разбудить в нем страсть, сделать своим единомышленником, а быть может, и соучастником.

— Мы должны отобрать у захватчиков нашу энергию. Вырвать из своих вен сосущие иглы. Отлепить отвратительные присоски моллюска. Мы должны раскачать ситуацию. Дестабилизировать ее, что приведет к смещению параллелограмма сил, разрушит адскую машину поглощения, освободит гигантский ресурс энергии. А затем мы направим эту энергию на активацию сотого народа, на оживление мертвенных душ. Во времена гнусной горбачевской перестройки был вброшен лозунг: «Демократизация — гласность», стоивший нам государства. Теперь мы вбрасываем лозунг: «Дестабилизация — активация», благодаря которому возродим государство.

— Это означает — «шоковая терапия», — тихо произнес Агаев. Было видно, что услышанное взволновало его. Сквозь кожу аристократического лица, столь тонкую, что на щеках виднелись голубые прожилки, проступил легкий румянец, — Такая терапия приводит к неизбежным жертвам.

— Сейчас усыпленный, пребывающий в летаргии народ, убывающий по миллиону в год, и есть самая страшная жертва. — Сарафанов, вдохновленный успехом, обращал на Агаева весь жар своих убеждений, словно Агаев был частью усыпленного, пребывающего в летаргии народа, который подлежал воскрешению. — Мы запустим вихрь. Изначальный, едва заметный волчок. Крохотный смерч в ограниченной точке пространства. Но потом этот вихрь, по законам турбулентности, станет расти, увеличиваться, вбирать в себя волны энергии, перемещаться, сознавая пульсирующее поле вихря. Волны движения начнут распространяться по громадным пространствам, захватят массы людей, разгуляются среди необъятных русских далей, от океана до океана. Принесут в эти умертвленные земли животворную прану, воскрешающую бурю, светоносные порывы творчества. Народ очнется. Богатырь встанет со своей печи, найдет свою булаву, вновь двинется в вековечный поход, верша вековечное русское дело — Государство Российское… А мерзкий моллюск исчахнет. Жуткая каракатица изойдет ядовитыми чернилами и исчезнет. Медуза лопнет, извергая зловонную слизь. И это и будут жертвы, которые потребует для своего создания «Пятая Империя Русских». Идемте за мной.

Сарафанов поднялся, повел за собою помощника в соседнюю, связанную с кабинетом комнату отдыха. Сквозь потаенную дверь, набрав электронный код, ввел в секретную лабораторию.

Пахнуло озоном, чудесной свежестью, будто ветром горных вершин. В золотистом сумраке горело несколько ярких лучей. Под стеклянным колпаком в аметистовом свете переливался бриллиант. В его гранях дышали тончайшие спектры. Он напоминал звезду, опустившуюся из морозного неба.

— Что это? — изумился Агаев, столько лет работавший у Сарафанова и не подозревавший о существовании этого помещения.