Ресторанный зал являл собой просторный застекленный цилиндр с толстой, непрозрачной колонной в центре. К колонне примыкал округлый бар с высокой стойкой, медными кранами, батареей освещенных разноцветных флаконов. По периметру зала у стеклянных стен располагались ресторанные столики с немногочисленными посетителями. За стеклами дышал, пульсировал, медленно двигался город. Сарафанов, едва вошел, завороженно загляделся на мерное, плавное смещение ночных ландшафтов: зеленоватые туманности, оранжевые гирлянды, млечно-жемчужные линии, бессчетные огненные точки, каждая из которых была охвачена легким заревом. Все это плыло, смещалось, как в иллюминаторе космического корабля. И от этого возникало круженье головы, странное ощущение невесомости.
— Вы один? Куда вам угодно сесть? — к нему подошел холеный метрдотель, в белоснежной рубашке и черном сюртуке, изысканностью обращения подражая английскому лорду.
— Благодарю, — ответил Сарафанов. — Я присяду за стойку бара.
Он поместился на высокий стул, поставив ноги на удобную, окружавшую бар перекладину. К нему скользнул бармен в малиновой безрукавке, с пышными белыми рукавами, с выражением моментальной готовности на миловидном лице:
— Что угодно господину?
— Виски со льдом, — ответил Сарафанов, наблюдая, как ловко хватает бармен бутылку с насаженным хромированным мундштуком. Картинно, с легким стуком кидает на стойку толстый стакан. Цедит виски, цапая щипцами брусочки льда. С небрежностью фокусника и жонглера опускает перед Сарафановым мерцающий сосуд.
Вращение ресторанного зала проходило бесшумно. Внутри колонны, за деревянными панелями бара, заслоненная разноцветными бутылками, вращалась земная ось. Громадные шары подшипников, смазанные маслом, катились по кругу, сообщая движение необъятным пространствам. Это могучее планетарное вращение изумило Сарафанова.
— Не надумали выбрать столик? — вновь возник метрдотель, источая любезность. — Не желаете посмотреть карту?
— Карту Москвы? — рассеянно переспросил Сарафанов, наблюдая вращение ту манно-пылающего города.
— О, да, — оценил шутку метрдотель. — Отсюда все как на ладони.
Казалось, самолет, заложив вираж, делает плавный раздольный круг.
Сарафанов завороженно следил, различая в размытых плазменных сгустках очертания города.
В оранжево-зеленоватом свечении, похожем на морской планктон, угадывался Кремль, его рубиновые искры, золотой купол храма Христа Спасителя, крохотная алмазная подвеска Крымского моста. Медленно открывалось Садовое кольцо, как световод со множеством кипящих огненных пузырьков.
Льдисто светились высотные здания у «Трех вокзалов». Темнели, как туча, Сокольники, за которыми расходись в бесконечность длинные космы света.
Сарафанов был погружен в созерцание. От выпитого виски, плавного вращения земли, клубящихся световых пятен он пребывал на грани сновидения и наркотического прозрения. Он находился не в ресторане, а в космической капсуле, в небесной лаборатории, совершавшей исследовательский полет над загадочной планетой.
— Могу вам предложить еще виски? — обратился к нему бармен. — Не правда ли, прибавляет энергии?
— Вы — энергетик? Энергия равна массе, умноженной на квадрат скорости света, — ответил Сарафанов. — Да, еще виски.
Сарафанов глотал виски, поддерживая в себе опьянение. Боялся, что видения исчезнут, а вместе с ними исчезнет его способность исследовать суть загадочного явления.
То чудилась ему светящаяся сине-зеленая водоросль, опутавшая своими волокнами город, свитая в спираль, словно размытая галактика. То виделась громадная раковая опухоль с лиловыми гематомами, красно-синими переродившимися тканями, которая медленно разрасталась, сжирая живую материю, наливалась больной кровью, тлетворными ядами, изливала на Москву отравленные соки. И, наконец, блуждая среди галлюциногенных наваждений и фантастических образов, Сарафанов набрел на тот, что ближе всего описывал открывавшуюся с высоты картину. В мерном вращении, в таинственных вспышках и судорожных переливах, в красноватых и зеленоватых прожилках, в жемчужно-сером и млечно-голубом веществе явно угадывался громадный, лишенный черепной оболочки мозг. Этот мозг вздувался, думал, воспалялся в одних частях, опадал и меркнул в других. Складчатый, пронизанный цветными жилами, весь в переливах и световых потоках, отражавших протекавшие в нем процессы, мозг был воплощением его страхов и подозрений, выразителем его кошмаров и жутких прозрений.
Читать дальше