Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

— Увы, предложенные технологии показались недостаточными. Нью-йоркский «Центр» выступил с проектом «Большого сдвига». Проект предполагает обвал всей мировой экономики. Такой обвал может быть спровоцирован кризисом, например в Иране. Экономическая катастрофа лавинообразно распространится по миру и сметет глобальных конкурентов. Государство Израиль погибнет, но основная масса евреев успеет совершить «исход». Европа, оставшись без углеводородов, погибнет, но европейцы хлынут на восток. Они хлынут в Россию, и страна должна быть готова принять миллиард иностранцев. Для этого нам следует уже теперь подавить «русский фактор». Я доволен кампанией по раскручиванию угрозы «русского фашизма». Пускай «скинхеды» продолжают убивать чернокожих, но с еврейской головы не должен упасть ни один волос. Евреи Израиля не должны бояться ехать в Россию. В ближайшее время в Государственной Думе будет принят «Закон об антисемитизме». Мы обязаны посадить за решетку всех фашиствующих русских интеллектуалов, проповедующих «русское начало». Деньги для лоббирования депутатов неограниченны…

Сарафанов провидел воплощение плана. Охваченные войной континенты. Пожары в городах и селеньях. Миллионы убитых. Свирепые беспощадные армии. Расстрелы в казематах и тюрьмах. Несчастная Родина в который раз одевалась в окровавленный саван. И повсюду новые комиссары в хрустящих кожанках гнали на убой босоногих, измученных русских.

Маленький тщедушный уродец с когтистыми лапками и песьей мохнатой головкой был воплощением зла. От его, Сарафанова, воли зависело, осуществится ли зло. Или он, Сарафанов, кинется на уродца, вопьется в хлипкое горло, рванет кадык, свернет позвонки, и зло пресечется.

Он сделал шаг, стараясь отодвинуть стоящего перед ним Гогигидзе. Обогнул мешавшего Якова Вед ми. Отстранил с пути гомосексуалиста Исакова. Был готов к броску. Но его порыв был уловлен демонами. Они сорвались с потолка, стали метаться, долбили клювами, секли перепонками. Создавали слепящий вихрь, свистящую воронку, круговое вращение, в которое вовлекались именитые гости. С еврейскими носами и азиатскими глазами, с пшеничными русскими усами и кавказскими бородками. Смертельно бледные и пылко румяные. Топотали, двигались по кругу, хлопали в ладоши, издавая жалобные тонкие вопли: «Ай-яй-яй!», напоминавшие крики раненого зайца.

Сарафанов был захвачен хороводом, безумно топтался, подгоняемый криками, ударами кулаков. Все неслись по кругу: скачущая острозубая белка, мускулистая змея, бронзовая жужелица, тощий богомол, извилистые еврейские буквы, готические символы, пылающий девятисвечник, играющая виолончель. Внутри хоровода весело озирался, пристукивал башмаком, хлопал в ладоши человечек с песьей головкой, с маленькими алмазными рожками.

Сарафанов очнулся на улице среди морозных огней. Удерживал на плечах спадавшее пальто. Слабо махнул, подзывая машину. Обморочно садясь в «мерседес», увидел свою руку с ребристым воспаленным ожогом, будто по коже пробежала ядовитая перуанская гусеница.

Сарафанов провел беспокойную ночь в своем загородном доме, что находился недалеко за Кольцевой дорогой в водоохранной зоне, где сберегались реликтовые боры, нетронутые дубравы и близкая Москва давала о себе знать розовым заревом на низких морозных тучах. Он спал в кабинете на одиноком диване, чувствуя сквозь веки, как скользят по стеклянным вазам и книжным шкафам фары ночного автомобиля, переливаются перламутровые бабочки в застекленных коробках, а потом все меркло, наступала тьма, и лишь слабо звенели окна. В стороне, над мерцающими снегами, плыл медлительный, наполненный бриллиантами ковчег — ночной пассажирский «Боинг» снижался по глиссаде к отдаленному «Шереметьеву».

План «Ханаан-2», который ему открылся в бизнес-клубе «Фиджи», ошеломляющий и ужасный, ночью утратил свое логическое, сущностное содержание и превратился в кошмарный образ. Огромное чернильное пятно разливалось в пространстве сна. Выпуклые, с бронзовым отливом кромки, овальные наплывы распространяли фиолетовую тьму на белую поверхность. И он, Сарафанов, пятился, отступал, боясь прикоснуться к живой, ядовито-блестящей массе, в которой дрожал колдовской смертельный огонь.

Проснулся на рассвете, когда за окнами слабо синели снега и береза начинала светиться таинственным, бело-голубым стволом. Дом был тих. Престарелая работница Лидия Николаевна еще не выходила из своей комнаты. Охранники в наружном помещении у ворот не подавали признаков жизни. Сторожевая овчарка Вук не оглашала морозный воздух гулким, горячим лаем.