Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Через несколько секунд Холлерер поднял голову, спокойный и торжественный. Он потерял патронную сумку. Кожа, истертая на швах, прорвалась. Ему давно пора было сменить сумку, но он говорил себе, что воевать осталось недолго, что война идет к концу. В винтовке у него было шесть пуль, а солдат — семеро. Включая Вайса, который наблюдал за происходящим у входа в перевал, затаившись в защищенной от ветра ложбине.

Холлерер нацелился на ближайшего солдата. Но пока не стрелял. Он хотел бить без промаха. Никто не уйдет отсюда живым. Глаз, прицел, мушка, прямая линия на Зеппеля Веглейтнера. Холлерер видел, что солдаты набрались храбрости, поднялись на несколько шагов выше и робко потоптались на месте. Они хотели было отступить назад, но, услышав хнычущий голос Вайса, который, не показываясь, командовал ими из своего снежного логова, осторожно двинулись вперед. Вскоре они снова остановились, и снова послышался плаксивый голос Вайса. Надвигалась буря. День медленно угасал. В эту минуту Холлерер горячо надеялся, что солдаты заткнут глотку Вайсу, что они повернут свои винтовки и примкнут к нему, Холлереру. Это был его последний горький самообман.

Солдаты знали, что Холлерер всегда завоевывал призы для роты на батальонных соревнованиях по стрельбе, и они стали его уговаривать, — ведь позади в снежной яме сидел и командовал ими Вайс, а они были товарищами Холлерера, они любили его, Вайса же ненавидели. Солдаты говорили:

— Мы не виноваты, Франц, нам самим тяжело, не делай глупостей, выходи!

Сумерки и буря. Ветер рвал тяжелые тучи, которые давили на горы, и, казалось, грозил задушить все живое на земле; наконец ветер разорвал тучи и вытряхнул их содержимое. Густой снег повалил Холлереру в спину, а солдатам — в лицо. Холлерер лежал скрытый и защищенный, солдаты же взбирались по каменистому склону, едва различимому в снегопаде. Холлерер видел очертания их фигур, а они ничего не видели. У Холлерера было преимущество неожиданности, солдаты верили в глупость человека. Холлерер выстрелил первый. Он хотел разить насмерть. Это была тундра. Волчий закон. Ты меня — я тебя.

Оставшиеся в живых искали укрытия, только один хотел бежать. Прыгая с высоты, он потерял равновесие, перевернулся и затих навсегда. Холлерер подумал: «Мейергофер Мартин, жаль, он был лучший среди них, поступал всегда честно, может быть, он не хотел стрелять, может быть…» Пули жужжали, как разъяренные шмели, шипели в снегу, сплющивались о камни. Они задевали Холлерера, обжигая его, и только один раз, когда он неосторожно повернулся, пуля вонзилась в тело. Он заметил карабкавшуюся вверх фигуру и выстрелил. Человек рухнул, он долго боролся с неведомой, но страшной силой, которая прижала его к мерзлой земле, тяжелого, одеревенелого. Последние двое не осмеливались двинуться ни вперед, ни назад: впереди был Холлерер, позади — Вайс, угрожавший им автоматом. Холлерер переменил место, выстрелил, прыгнул вперед и снова выстрелил, истратив последний заряд. Опять в него попала пуля. Он вздрогнул.

— Цельтесь лучше! — с издевкой крикнул он, обращаясь к мертвым.

Они считали, что Холлерер, как баран, позволит повести себя на убой, все лишь во имя одного слова — «камрад», что за это слово «камрад» он даст себя повесить. Они сами были виноваты в своей смерти — слишком верили в глупость и трусость. Горше всего пожалуй — быть виновным в собственной смерти.

Он уничтожил их, но у него не было больше патронов, а Вайс подкарауливал его.

Ветер сбивал снег с высот, и снег этот, как прилив необъятного моря, вздыбил, казалось, всю вселенную. При такой погоде Холлерера было бы не сыскать. Но в то же время эта погода лишала беглеца надежды забрать боеприпасы убитых. Когда достаточно стемнело и он осмелился поползти вниз, снег уже похоронил под собою все.

Волны снега накатывались на беглеца, но он этого не чувствовал. Его куртка закостенела от мороза, на бровях повисли сосульки, подбородок от дыхания покрылся ледяной коркой, однако всего этого Холлерер не чувствовал. Он шел, оставляя позади себя узкую полоску крови, которую снег тут же заметал. Ему надо было во что бы то ни стало отыскать Вайса. Обер-егерь прятался под скалой у входа в перевал. И в этот раз, как всегда, он держался на заднем плане. Посылал на смерть других, не рискуя даже клочком собственной драгоценной шкуры. Можно было не сомневаться, что он соорудил стену из снега для защиты от пурги и, жуя паек, притаился в безопасности. Этот образ спокойного, притаившегося и после всех кровавых событий жующего свой паек Вайса подстегнул Холлерера. Заткнуть глотку Вайсу, заткнуть навсегда, навеки, аминь! Холлерер кощунствовал, но не сознавал этого. Он был христианин, полный незыблемой, слепой пуританской веры в справедливость на земле, в возмездие за грехи: око за око, зуб за зуб, кто поднимет меч…