Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Многие спрашивали себя: «Неужели они и с русскими расправятся в два счета? Если да, то нам никогда не отделаться от Гитлера». Многие спрашивали себя: «Имеет ли смысл тут, у нас, с этим бороться? А вдруг остальные не поддержат? А вдруг я окажусь единственным? Меня сразу же поймают с поличным! А на кого можно рассчитывать твердо?» И только трое сказали себе: «Лучше я сегодня же погибну на месте, но против этой страны я и пальцем не шевельну». И эти трое были Герман, Франц и Пауль, по прозванию Корешок.

В раздевалке Герман еще раз столкнулся с Бенчем. Он охотно повторил бы ему свои инструкции, но теперь Бенч избегал его взгляда. Повсюду на стенах густо чернели буквы воззваний и приказов. Громкоговорители оглушительно орали, передавая какую-то речь не то по местной, не то по общеимперской сети; и ненатуральный голос, бесплотный, но въедливый, сопровождал каждого до его рабочего места: «Вы, германские рабочие, соотечественники… То, что сегодня выйдет из ваших рук… Отныне вы защищаете не только Германию, вы защищаете Европу…»

Каковы бы ни были ответы на эту речь за стенами завода, здесь их было только два: «хайль» или молчание. Перед тем как отправиться в цех, Герман поискал глазами Абста. Герману надо было идти во второй монтажный, Абсту — в литейный. Лоб Абста был покрыт сетью мелких морщин — они казались рябью на воде, потревоженной ветром. Он был весь какой-то зеленый. «Я тоже зеленый, — подумал Герман, — это от света». Мимо него в литейный цех прошел Пауль. Его лоб был ясен. Герман впервые заметил, что у Пауля, пожалуй, только на лбу нет морщин. Правда, и он в жестком свете электроламп казался мертвенно-зеленым.

Франц задержался в дверях, чтобы пропустить вперед Германа. Он сказал:

— Шпенглер сегодня работает в контрольной у Кресса; он даст нам знать, как держится Кресс.

Фриц Эндерс в монтажном цехе сменил рабочего ночной смены. Ему приходилось сверять с образцом содержимое ящиков, доставляемых из цехов. Каждый в цеху знал, что он зять и друг Зиверта, и это родство достаточно его характеризовало. Как бы он ни вольничал и ни шутил за стенами завода, настроение у него резко менялось, когда он попадал в цех. Он коршуном налетал на каждую деталь и обследовал ее так рьяно, что от него ничто не могло укрыться. Для него это была проверка не только мастерства или небрежности рабочего, но и его образа мыслей. После предписанных проб на выборку он отправлял ящики в монтажный цех. Там из отдельных деталей монтировались две основные части ручной гранаты.

Герман же, во втором монтажном цехе, проверял уже смонтированные гранаты со взрывателем. После того как он метил ящики мелом, они попадали на последний монтажный стол. Там навинчивались капсюли и ставился на каждую готовую гранату контрольный номер.

Герман был в нерешительности. Он подумал: «Вот у этой слишком короток ударник. Пока это может быть только случайностью. Ведь граната осталась от ночной смены. Я отложу ее в брак. Мне зато легче будет пропустить то, что пойдет от наших». Но потом он сказал себе: «Надо было, пожалуй, пропустить и эту». Потом он нашел и убрал гранату с коротким ударником, — брак могли заметить и устранить, заменив ударник.

Герман чувствовал, где сидит Франц, и не глядя в его сторону. И Франц с не меньшей силой ощущал, что его друг находится тут. Еще сильнее потянуло его к Герману, хотя его собственное место находилось в самом дальнем конце цеха, но вдруг заговорил громкоговоритель, который, оказывается, был только что установлен у них в цеху: «Соотечественники! Мы форсируем речку Л. Силы русских в пять раз больше нашего подразделения. Противник зацепился за берег. Он хочет во что бы то ни стало удержать свои позиции».

Из дальнего конца цеха Франц бросил взгляд в сторону сборочного стола. В эфире жужжали и взрывались снаряды. На лицах людей и в движении их рук появилось что-то растерянное и тревожное. «Сейчас, соотечественники, наш первый, солдат вступает на вражеский берег. Он падает… За ним следом бросаются наши… Русские отчаянно защищаются… Вы, немецкие рабочие в тылу… Все, что каждый из вас в эту минуту изготовит…»

Подвезли новую партию готовых частей. Это была уже работа утренней смены, работа товарищей. Герман весь насторожился в поисках брака. «Почему Абст не сообразил, что нужно охлаждать пружинку как можно медленнее, чтобы она потеряла свою упругость? А уж такой, как Бенч, все это наверняка должен знать. Он же сам объяснял мне по дороге. Сам и предложил. Он уже делал это в первую мировую войну. А также и в тысяча девятьсот семнадцатом году во время забастовки на военных заводах. Задача-то ведь осталась та же. И Бенч это прекрасно понимал. Понимал, еще подходя к туннелю. Разве что-нибудь изменилось? Или долг человека стал другим? Или страх другой? Или смерть другая? Или расставаться с жизнью труднее? Может быть, — думал Герман, — руки Бенча не слушаются головы? Это бывает, когда уже не так крепко веришь в то, ради чего живешь. Человек вначале и не замечает, что его вера идет на убыль. Замечает разве только по тому, как растет его страх. Почему я еще не наткнулся на брак? Где же Боланд, Дерр и большой Абст? Ведь маленький Абст так был в них уверен. Но части поступают из их цеха, а я ничего не нахожу — все в порядке. Абст именно в этих трех был уверен. А может быть, он сам потерял уверенность, а с ним и эти трое, в которых он был уверен?»