Трумен Капоте - Если я забуду тебя. Ранние рассказы

Теперь солнце приветствовало его, заглядывая прямо в лицо.

– Господи, ребята! – воскликнул он наконец. – Я никогда не смотрел на это под таким углом! Государственное устройство – это один большой кроссворд! Восхитительно! И, – он резко сел в кровати, – жизнь – тоже! А-а-а-а-а-а! – Он никогда еще так не улыбался. – Прошлой ночью, Генри, я думал, что мог бы еще что-то сделать в жизни, только если бы у меня было две ноги. Но теперь – хромой или не хромой – я вижу, что могу быть прямо как… прямо как… – Он окинул взглядом комнату. – Да! Прямо как солнце!!!

Дрожащим пальцем он радостно указал на огненный шар.

– Вот это наш дядюшка! – рассмеялись близнецы, и Генри сказал:

– Твои ноги при тебе. Это и есть хорошая новость! Врач сказал, что ампутация не нужна. Очень скоро ты снова сможешь ходить. Завтра мы втроем поедем в город на автобусе!

На проигрывателе крутилась десятидюймовая пластинка. Из маленького динамика лилось красивое волнующее соло трубы. Девушка встала с табуретки, на которой сидела, дотянулась до переключателя, и высокий звук трубы захлебнулся в булькающем вздохе.

Музыка растревожила ее, она вспоминала детство. Возле кабинки для прослушивания, в обрамлении стеллажей с альбомами грампластинок, стояли двое мужчин. Один из них снял с полки бетховенский квартет и передал другому.

– Послушайте это, сэр, когда девушка освободит проигрыватель.

– Нет необходимости, – рассмеялся другой. – Я могу слышать Будапештский струнный квартет и без проигрывателя.

Девушка вышла из кабинки и положила на прилавок пятьдесят пять центов.

– Я беру это, – сказала она, указывая на пластинку, которую держала в руке.

Мужчина и девушка одновременно вышли из музыкального магазина с пластинками под мышкой.

– Сегодня теплый день, – заметила она.

– Ах, – ответил он, – день для меня больше ничего не значит. Как и ночь.

– У вас тоже такое чувство? – Она быстро повернулась к нему. – Вам тоже кажется, что вы – словно паровоз, катитесь по рельсам, сами не зная куда? – Она покраснела, в конце концов, этот мужчина был ей совершенно незнаком. – Нет, я серьезно. Вы видите какой-нибудь смысл в том, чтобы жить?

– Для меня нет ни ночи, ни дня, – искренне произнес он. – Для меня существует только одно. – Он продемонстрировал купленный альбом в протянутой руке. – Моя жизнь висит на музыке, как на волоске. – Он повернулся к девушке и увидел, что она миловидна, но было в ней что-то более обаятельное, чем лицо. Он дружески взял ее за руку. – Вам – через парк?

– Можно, – ответила она.

Они пошли рядом по дорожке и минуту спустя оказались возле деревянной скамейки между двумя деревьями.

– Я всегда останавливаюсь здесь немного посидеть, – сказал он, отпуская ее руку. – Может быть, мы с вами еще когда-нибудь встретимся.

Румянец стал заливать ее щеки. Она слегка дрожала и, прикоснувшись к его рукаву, прошептала:

– Вы не возражаете, если я посижу вместе с вами? О, пожалуйста! Мне это нужно! – Она замолчала, стоя неподвижно.

Он прикусил губу, осторожно взял ее пластинку, положил ее на скамейку вместе со своей, потянул девушку за руку и усадил рядом с собой. Спустя мгновение он привлек ее ближе, потом медленно обнял одной рукой.

– Я и надеяться боялся, – пробормотал он, – потому что с первой минуты, когда увидел вас, понял, почему музыка так много для меня значит. Она была чем-то вроде замены – великолепной замены – чего-то более прекрасного… чего-то… чего-то… – Он взглянул на нее. – Чего-то такого, как вы.

Они сидели, передавая друг другу особую вибрацию.

– Земля сейчас вращается вокруг нас, как пластинка на проигрывателе, – продолжал он. – И на этой пластинке… слышите? Прислушайтесь. Это же песнь жизни!

– Музыка звучит повсюду. Деревья, трава, небо – все кружится в нашем ритме.

Он протянул руку и воскликнул:

– О, любовь! – А потом склонился и поцеловал ее. – Завтра утром мы сядем в автобус, поедем в город, получим разрешение на венчание и все прочее.

– Да, – пропела она, поправляя ему воротник.

Дорогая мама!

Я пишу тебе эту записку, мамочка, с чувством искреннего смирения. Только сегодня утром, когда встало солнце, я отчетливо увидел наконец свои слабости и вообще людские слабости.

Первые десять лет своей жизни я заполнял собой, собой, собой и только собой. Мне было важно лишь то, что ты мне давала. Я хотел есть, спать и развлекаться. Я был сосредоточен на себе, как обезьяна. Мне было безразлично, кто рядом со мной и почему.