Трумен Капоте - Если я забуду тебя. Ранние рассказы

Следом начали появляться няни с колясками. Значит, было около десяти часов. Солнце уже светило в небе высоко и ярко. В его пригревающих лучах Тедди стало клонить ко сну.

Вдруг он услышал повизгивание и лай. Маленький жесткошерстный терьер запрыгнул на скамейку и уселся рядом.

– Фриски! Фриски! – закричал Тедди. – Это ты!

На другом конце поводка он увидел высокого худого мужчину и удивленно уставился на него.

– Как тебя зовут, сынок? – спросил незнакомец.

– Тедди, – ответил мальчик тоненьким испуганным голоском.

Мужчина протянул ему конверт.

– Тогда это тебе.

Тедди взволнованно разорвал конверт. Письмо было написано изящным почерком с продолговатыми буквами, он с трудом разбирал их.

Дорогой Тедди!

Фриски теперь твой. Джейми хотел бы, чтобы он жил у тебя.

Подписи не было. Тедди долго вглядывался в письмо, пока перестал вообще что-либо видеть. Он обнял собаку и прижал ее к себе крепко, как только мог. Маме и папе он уж как-нибудь все объяснит.

Потом он вспомнил о мужчине, поднял голову и осмотрелся, но мужчина уже ушел; единственное, что увидел мальчик, – это дорожка, деревья, трава и бассейн с мерцавшей под утренним солнцем водой.

Люси появилась у нас благодаря маминой любви к южной кухне. Я проводил летние каникулы на Юге, у своей тети, когда мама написала ей письмо с просьбой найти для нее цветную женщину, которая умела бы хорошо готовить и согласилась бы приехать в Нью-Йорк.

Обшарив всю округу, тетя остановила выбор на Люси. Ее кожа была темно-оливковой, а лицо более утонченным и светлым, чем у большинства негров. Она была высокой и в меру округлой. Люси преподавала в школе для цветных детей и обладала врожденным, а не почерпнутым из книг умом, она являла собой человека от земли с глубоким пониманием и сочувствием ко всему живому. Как большинство негров с Юга, она была очень религиозна, у меня и теперь перед глазами стоит картина: Люси сидит на кухне, читает Библию и заявляет мне со всей серьезностью, что она – «чадо Божие».

Итак, мы заполучили Люси, и в то сентябрьское утро, когда она вышла из поезда на Пенсильванском вокзале, в ее глазах светились гордость и триумф. Позже она призналась мне, что всю жизнь мечтала поехать на Север и, как она выразилась, «пожить по-человечески». Тем утром Люси верила, что больше никогда в жизни не захочет увидеть края Джима Кроу [3] Законы Джима Кроу – бытовавшее в южных штатах название законов о расовой сегрегации, действовавших, несмотря на отмену рабства в 1865 г., с 1883 по 1954 г. Первоначально «Джим Кроу» было уничижительным названием чернокожего. с их фанатичной покорностью с одной и жестокостью с другой стороны.

В те времена мы жили в квартире на Риверсайд-драйв. Из наших передних окон открывался превосходный вид на реку Гудзон и парк «Палисады», который возвышался на фоне неба на противоположном берегу. По утрам отвесный частокол его обрыва напоминал строй герольдов, приветствующих зарю, а по вечерам, на закате, когда вода окрашивалась малиновыми тенями разных тонов, каменные столбы сияли волшебным светом, подобные стражам древнего мира.

Иногда на закате Люси садилась перед окнами и восторженно наблюдала спектакль угасания дня в величайшей из метрополий мира.

– Ох-ох! – восклицала она бывало. – Если бы только мама и Джордж могли это увидеть!

Поначалу ей нравились яркие огни и городской шум. Почти каждую субботу она возила меня на Бродвей, и мы ходили на театральные постановки. Она была без ума от водевилей, а живая неоновая реклама жвачки «Ригли» сама по себе казалась ей целым представлением.

Мы с Люси проводили очень много времени вместе. Иногда после школы она помогала мне делать домашние задания по математике, она хорошо знала школьную математику и читала огромное количество стихов, но ничего не знала о поэзии – ей просто нравилось звучание поэтических строк, и иногда она угадывала чувство, стоящее за той или иной из них. Именно во время одного из таких чтений я впервые осознал, как она на самом деле тоскует по дому. Стихи о Юге она читала прекрасно, с исключительным сопереживанием. Ее мягкий голос звучал нежно, с глубоким пониманием, и, бросив на нее в этот момент быстрый взгляд, я замечал порой слезу, блестевшую в изысканной черноте негритянских глаз. Но если я заговаривал об этом, она смеялась и пожимала плечами.

– Это же так красиво, правда?

Работая, Люси постоянно что-то негромко напевала, мелодии всегда были блюзовыми. Мне нравилось, как она поет. Однажды мы пошли на концерт Этель Уотерс, и Люси долго после этого изображала ее, а потом объявила, что собирается принять участие в любительском конкурсе. Никогда не забуду тот конкурс. Люси заняла второе место, а я отбил ладони, аплодируя. Она исполняла песню Эллы Фицджеральд «Это восхитительно, это чудесно, это очаровательно». По сей день помню слова этой песни, мы ведь столько раз ее репетировали. Люси до смерти боялась забыть их, и когда вышла на сцену, голос ее слегка дрожал, но как раз это и придавало ему схожесть с «размытым» голосом Этель.