Александр Сегень - Похоронный марш

— Спасибо, Павлик. У тебя талант. Ты можешь хорошо зарабатывать. Я видела на юге, как один человек так вырезал силуэты всем желающим. По рублю за штуку. Желающих было много, и на каждого он тратил не больше минуты.

— Непременно, — ответил он таким голосом, что она тут же сообразила извиниться.

— Прости, я глупость сказала.

— Ну что ты, я не обиделся. Слушай, ты правда спешишь? Может, сходим куда-нибудь вместе?

— Нет, Павлик, сегодня никак не могу. Меня ждут. Там такси на улице. Хочешь завтра? Да, завтра. Хочешь?

— Конечно! Завтра так завтра.

— Да, завтра. И мы пойдем или поедем куда-нибудь. Но только завтра. А сегодня пусть еще будет сегодня.

— А во сколько — завтра?

— Давай в пять. В пять ведь отличное время. Я сама приду к тебе, и мы куда-нибудь отправимся.

— Прекрасно. Я буду ждать.

— Ну, пока. До завтра.

— Подожди одну секунду… Секунду!

Он вспомнил о кинокамере. Быстро сбегал за ней, закрутил завод и выбежал проводить ее. Он довел ее до дверей — она так велела, не провожать до такси. Пожала ему руку и пошла к машине, а он снял ее, как она вышла из подъезда в светлый закатный прямоугольник двери, оглянулась, помахала ему рукой и села в такси. Машина тронулась и уехала, а завод еще не кончился, и он некоторое время снимал пустой прямоугольник открытых дверей подъезда; на место машины приземлился голубь, клюнул асфальт, и завод кончился.

Весь вечер он бродил по городу; чтобы как-то успокоиться, зашел в кино. И все равно времени до завтра оставалось еще много, а когда он лег спать, показалось, что его даже стало больше, чем было, когда она только-только уехала. Время — странная вещь. Когда в окно стала ласкаться луна, он подставил под ее потусторонне белые лучи лицо, грудь и живот, и живот особенно остро чувствовал прикосновения лунных губ.

Как только начало едва-едва светать, он вышел во двор, с удовольствием подмел его, думая: какое счастье, скоро все изменится в жизни, скоро он закончит институт и ему уже не надо будет подрабатывать дворником. Он будет ездить по всей стране. И она… Вдруг она захочет встречаться с ним?..

Вернувшись домой, он немножко подремал, чтобы были силы, потом принес с рынка два гигантских баула с провизией. Потом он несколько раз ходил на цветочный рынок, что возле Белорусского вокзала, и принес домой очень много разных цветов для нее. Цветы заполнили собой всю комнату. Их запахи причудливо переплетались, громче всех пахли лилии и темные розы.

Он до блеска вычистил квартиру — вся экспозиция музея беспорядка ушла в запасники. Стол, накрытый белой скатертью, украсили всевозможные закуски и салаты. К ее приходу он даже купил новые столовые приборы — они так весело поблескивали на солнце.

К пяти часам вечера все было основательно готово. Чтобы заполнить ожидание, он взял лист картона и стал рисовать ее акварелью. Никогда еще рисование не доставляло ему такого наслаждения — он остро чувствовал запах каждой краски, размер каждого положенного штриха. Черная краска ее волос обладала вкусом спелой черной вишни, цвет ее кожи источал волнующий запах солнечного осеннего полдня, насыщенного золотым дыханием осыпающихся листьев, слегка спекшихся на бойком солнечном огоньке. Линии ее фигуры ложились на бумагу сами, почти без его помощи. Он изобразил ее такою, какой увидел впервые — руки решительно всунуты в карманы клетчатого светлого платья, пятка левой ноги уперлась в землю, так что носок белого ботинка висит в воздухе, рот приоткрыт, и кончик языка уперся в ложбинку между зубами и нёбом, щеки раскрасневшиеся и горячие, волосы такие, что в них угадывается дождь, который вот уже так скоро обрушится с неба и познакомит их.

Портрет вышел неплохо. Он настолько увлекся им, что не заметил, как прошло три часа. За окном уже мерещились сумерки, часы показывали без пяти восемь. Несколько минут назад он молил: задержись еще на секунду, дай мне наложить последнюю краску, чтобы ты смогла увидеть законченную акварель. Теперь он разочарованно оглядывался по сторонам и прислушивался к звукам в подъезде — где же ты? Почему тебя до сих пор нет?

Комната не стояла на ногах от мощного запаха множества цветов, сгорал от нетерпения сервированный стол, а на стуле блестел еще не высохшей акварелью почти законченный портрет.

Он вышел во двор. Шелестели деревья. Высоко в темнеющем небе маленькие, как букашки, ползали птицы. В сердце своем он слышал стук ее каблучков. Потрогав ладонью воздух, он ощутил, что приближается ночь, теплая, как ее кожа, прикоснувшаяся к его ладони, когда он помог ей сойти с трапа речного трамвайчика.