Рут Хоган - Мудрость Салли

Я вдруг вспоминаю, что хотела кое-что спросить у Эдварда.

– В прошлый раз, когда мы обедали на кладбище, ты сказал, что у тебя ко мне две просьбы. Но попросил только об одном. Какая вторая?

Эдвард останавливается, чтобы закурить. Даже курить на улице он умудряется с элегантным видом.

– Я хотел попросить тебя остановиться, – он на мгновение умолкает, глубоко затягиваясь сигаретой. Он явно смущен, но хочет закончить. – Пора отпустить Габриеля и жить дальше, – он поднимает руку, чтобы прикоснуться к моему лицу, и я вижу в его глазах слезы. – Я тоже по нему скучаю. Ужасно скучаю. Но понимаешь, ты ведь не умерла вместе с ним, а я не смогу стать по-настоящему счастливым, пока не буду знать, что ты тоже счастлива.

Мне снова грустно и стыдно из-за бремени, которым моя скорбь стала для самых любимых людей.

Я улыбаюсь ему. Такого ответа он не ожидал.

– Ты второй человек за эту неделю, который мне это сказал.

– И?

– Вы оба правы.

Эдвард радостно воздевает руки к небу.

Маркус оборачивается, смотрит на нас и продолжает подгонять Лорда Байрона. Кажется, он знает, что происходит.

– А кто еще тебе это сказал? – спрашивает Эдвард.

– Салли. Дама, которая кормит ворон в парке и танцует на кладбище.

– Значит, она куда смелее, чем я. Я в первый раз испугался. Но все равно хотел сказать тебе сегодня.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Вот и я о том же!

Мэтти гладил мягкую белую шерстку и осторожно ласкал длинные уши. Носик кролика подрагивал от удовольствия, и, похоже, его совсем не беспокоили слезы, которые капали ему на спину, как большие капли дождя. Мэтти сидел на траве с кроликом на руках. Спиной к дому. Он не хотел, чтобы мама видела, как он плачет. Ради нее он должен был быть сильным, но это было так тяжело. И она заставила его пообещать никому не рассказывать, поэтому ему было некому довериться или попросить помощи. Кролик устал от его внимания и слез с колен, но остался рядом и принялся щипать траву, периодически брыкаясь задними ногами. Мэтти вытер рукавом слезы и громко всхлипнул.

Он ужасно боялся, что мама умрет и он останется один.

Он сорвал с лужайки маргаритку и принялся обрывать с нее лепестки, один за другим.

– Умрет, не умрет. Умрет, не умрет, – тихо бормотал он себе под нос, но потом перестал, пока не кончились лепестки. Он не хотел знать.

Мэтти лег на траву и уставился в небо, где далекий самолет рисовал тонкую белую линию на ярко-голубом фоне. Он хотел оказаться в том самолете. Лететь на каникулы в Америку – во Флориду или, может, в Калифорнию. На семейные каникулы. С настоящей семьей, его семьей – мамой, папой, может, даже братом или сестрой. Если бы у него была семья, он был бы не против отправиться в Корнуолл или даже в Норфолк. Мэтти очень хотелось быть нормальным, больше похожим на остальных детей в школе. Многие из них были из неполных семей, но они знали, кто их второй родитель. Он спрашивал у мамы много раз, но она отвечала только, что они с его отцом были неженаты и тот бросил ее, как только узнал о беременности.

«Без него нам лучше» – так всегда заканчивался разговор. Но легче Мэтти не становилось. За короткую жизнь ему много раз не хватало отца – чтобы научить его кататься на велосипеде, чинить пробитую шину и сломанную цепь. Рыбачить, строить шалаш и готовить на костре. А в последнее время ему пригодились бы советы, как бриться и, может, даже как вести себя с девушками. Его мама старалась изо всех сил, но о некоторых вещах он ее спросить не мог. И ему все же было очень интересно, кто его отец и где сейчас живет. Может, он женился и у него появились еще дети? Может, у Мэтти есть брат или сестра – или оба?

К его руке прикоснулись мягкие усы. Мэтти сел и обнаружил, что кролик растянулся рядом с ним на траве. Бессмысленно мечтать о том, чего нет. Нужно сосредоточиться на том, что есть. У него есть кролики и есть мама.

А у мамы есть рак.

Сегодня температура в бассейне – 22 градуса, и я снова тону в глубокой части. Не потому что хочу и не потому что нужно. Я уже не та Маша. Сегодня я тону только из-за австралийки.

Эта проклятая женщина здесь и наблюдает за мной, словно коп под прикрытием, с тех пор, как я залезла в воду. Она даже помахала мне рукой! В общем, выбора нет. Придется практиковаться в утоплении, чтобы поддержать всю историю с пением. Единственная проблема – у меня уже не так хорошо получается. Не хватает практики. Мне удается продержаться под водой чуть больше минуты, и, вырвавшись на поверхность с отчаянным вдохом, я чувствую ее скептический взгляд с другого конца бассейна. У меня с собой даже нет книги о вокале, чтобы взять в кафе. Сейчас я действительно хочу плавать, но это значит, что придется плыть в ее сторону, а когда мы окажемся рядом, она может завязать разговор. Не лучшая перспектива. Потому что я хочу сказать ей лишь одно: «Я наврала. Я пою исключительно в душе. Я заставляла себя оставаться под водой, потому что у меня утонул маленький сын, и я хотела знать, что он чувствовал. А еще я хотела наказать себя, потому что чувствовала себя виноватой, несмотря на уговоры окружающих. Но теперь я пытаюсь остановиться. И хочу поплавать. Кстати, это все вообще не твое дело, и мне очень хочется, чтобы ты вообще не задавала вопросов и не говорила со мной». Но, разумеется, я ничего этого не говорю. Я вылезаю из бассейна.