Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга первая

Прошка выпрямился горделиво:

– Ишь, Прохором величаешь. Знать, уважаешь крепко, а? – и засмеялся эдак поганенько.

Отец повернулся к Матвею:

– Неси, Матвей, самогону, выпью с гостем немного. Да на стол чего собери.

Бросил на телегу пучок сена, закрывая стоящие там кадки, и пошел к Прошке. Взял его под руку, повел к лавке под навесом, приговаривая:

– Выпей со мной, Прохор, да расскажи толком, кого это ты на моем зимовье видел? И точно ли на моем?

Прошка семенил, не поспевая за широким отцовским шагом и даже не пытался освободить руку из его железного хвата. Сели, Матвей уже вынес самогон да немудрящую закуску – хлеб, солонину да пару луковиц…

Отец ухитрился напоить Прошку, не выпив при этом ни капли. И вытянул из него все, что тот знал.

Оказалось, что Прошка вчера за ними проследил до самого зимовья. Отсиделся в лесу, дождался пока они уедут, и потом полночи наблюдал за Бирюком. Дошел до деревни под утро, выпил для храбрости и пришел к ним. Загрузили Прошку в телегу, довезли до его дома, молча. Вернулись к себе, загрузили соленья и поехали на зимовье. Молчали до самой тайги. А там отец сказал вдруг:

– Нехорошо это, сын. Прошка знает теперь, где зимовье. И если придут сюда нас обирать, он же первый и побежит продавать. Еще и Бирюк этот… подведет он нас под монастырь, нутром чую.

Матвей вздохнул только и сказал:

– Надо было его тогда пристрелить.

Сказал и сам испугался своих слов – настолько чужими и страшными они были. Отец посмотрел на него и сказал отрывисто, зло:

– Ты мне это брось, стреляльщик! Еще раз услышу – винтовку о спину поломаю, понял?

Матвей вздрогнул, опустил глаза и сказал:

– Бать, я не подумал, не сердись. Я не знаю, что делать…

– Застрелить – оно проще всего. Но не ты жизнь давал, не волен ты в человечьей жизни, понял? Господь только волен решать, кому жить, а кому нет. Всегда об этом помни.

Отец замолчал и молчал долго, отчаянно дымя самокруткой. Потом сказал негромко:

– Вот что, сын. Бирюк уйдет. И мне не важно, куда. Не уйдет сам – я помогу. С Прошкой надо как-то решать. Вернемся домой, ты к нему пойдешь. Унесешь ему самогону, солонины и поклон передашь за то, что помог нам супостата обнаружить. Скажешь, что убег он от нас. Хотя… ладно, сам схожу, незачем тебе в это путаться.

Приехав на зимовье, они обнаружили Бирюка за работой – он вовсю конопатил щели в бане.

Увидев их, он подошел, поздоровался, помог стаскать соленья в погреб. Отец достал из телеги старые сапоги, потертый овчинный тулупчик, пару штанов и портянки. Протянул все это Бирюку, сказал:

– Одевайся, зима скоро, замерзнешь.

Бирюк смотрел на них потрясенно. Губы у него запрыгали, глаза подозрительно заблестели. Отец отвернулся и пошел в избу. Бирюк вошел следом, принялся одеваться. Оделся молча, но потом подошел все ж к отцу и сказал срывающимся голосом:

– Я не знаю… как… вы… ты… спасибо! Погибель ведь мне, понимаешь? А ты… я по гроб тебе обязан.

Отец глядел на него хмуро, потом сказал:

– Уходить тебе надо. Теперь насовсем. Увидел тебя один… продаст он и тебя, и нас. И все вместе загремим. Уходи, добром прошу.

Бирюк сел на нары, сцепив узловатые пальцы. Сказал, глядя в пол:

– Некуда мне. Но я уйду, не стану вас подводить. Это ведь мой крест, мне его и нести. Завтра. Доделаю баньку вам, подумаю. А утром уйду.

Отец кивнул и поднялся:

– Поехали, Матвей.

Бирюк тоже поднялся, и сказал им обоим:

– Медведь тут ходит. Небольшой. Кружил вчера полночи, дверь нюхал. А под утро улегся у двери – я его сопение слышал. А потом ушел, как рассвело. А я сижу и думаю, что делать. Ружья нет, вилы в сарайке…

Матвей с отцом переглянулись, и Матвей сказал:

– Не вздумай. Это… в общем, не надо его вилами, понял?

Бирюк ухмыльнулся, показав белые крепкие зубы:

– Поди ж ты, ручной, а?

Матвей не сказал ничего и вышел за отцом…

Дома они снова застали Прошку – тот сидел на лавке в безобразно пьяном виде. Увидев Матвеева отца, он пьяно заулыбался, попытался встать, но упал на мокрую землю.

Отец поднял его, усадил на лавку, сказал, скрывая отвращение:

– А ведь прав ты оказался, Прохор. И вправду обретался там какой-то. Но убег он от нас. Я его хотел сюда привезти да старосте сдать. Он бы его определил, но сбег тать.

Прошка поднял на него мутные глаза, шумно дыша сивухой:

– От тебя убег? Врешь, не мог он от тебя сбечь. Ты ж первый охотник. – Он икнул, заваливаясь.

Отец подхватил его, опер на стенку сарайки, сказал внушительно: