Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга первая

– Бать, что-то Прошка за нами присматривать взялся. Не нравится мне…

Отец повернулся, посмотрел за Матвея, туда, где все так же стоял Прошка, отвернулся, плюнул зло:

– Прихвостень непонятно чей. Пусть смотрит. Много не высмотрит.

Но Матвея он не успокоил, тревога продолжала тихонько звенеть в голове. Прошка за последнюю неделю успел замучить всю деревню своими дурными шутками и намеками на скорое разорение, и Матвей даже порывался его урезонить, да отец не дал. Сказал ему:

– Сын, дерьмо не трогаешь – оно и не пахнет. Не надо Прошку трогать. Толку не будет, а крику на всю округу.

Матвей подумал немного и согласился. А сейчас думал, что, может, и зря.

Моросил нудный дождь, было холодно, парок вырывался изо рта, и Матвей зябко ежился.

Серко бежал у самого колеса, не отходя далеко. Заехали в тайгу, и Матвею стало чуть спокойней. Так бывает, когда в тревожную минуту друг успокаивающе положит руку на плечо и ты ощутишь, что не один. И тревога отступает чуть. Недалеко от зимовья Серко вспугнул в кустах здоровенного глухаря, и тот с громким шумом вырвался вверх, заставив лошадь испуганно шарахнуться, едва не перевернув телегу. Отец железной рукой усмирил ее, вернул на дорогу. Серко виновато махнул хвостом, глядя на отца, и побежал дальше.

– От шельма – отец усмехнулся и потянулся за табаком, но рука его замерла на полпути – у зимовья горел костерок и рядом сидел Бирюк. Босой, в закатанных по колено штанах, еще больше заросший, в тонкой нательной рубахе, он тянул руки и ноги к огню, пытаясь согреться. Увидев их, он встал тяжело, опершись рукой о землю:

– Здорово, – голос его осип и был почти не слышен.

Отец молча спрыгнул с телеги, привязал лошадь и принялся молча таскать муку и зерно в зимовье, складывать под нары. Матвей последовал его примеру. Серко же вообще проигнорировал чужака – угрозы он не представлял, пес это чуял.

Бирюк пожал плечами и принялся помогать, оскальзываясь иногда. Он, как и Матвеев отец, брал по два мешка зараз, и носил их в зимовье. Они все перетаскали, отец сказал Бирюку:

– Ночуй пока в зимовье. Печку топи, чтоб не отсыревало. Утепли – мха вокруг много. Да и ставь себе рядом что-то – инструмент есть. Зимой мы тут сами будем гостевать.

Бирюк посмотрел на отца внимательно, спросил:

– Совсем плохо там? – он кивнул куда-то за спину.

Отец ничего не ответил, отвязал лошадь, и они поехали домой. По темноте не очень хотелось, да ничего не поделаешь – оставлять жену одну дома он теперь не мог…

До дома добрались уже в полной темноте. Матвей с наслаждением стянул с себя сырую одежду и нырнул под теплое одеяло – спать хотелось невообразимо.

Утро началось с Прошки. Они с отцом таскали на телегу соленья, когда стукнула калитка, и Прошка ввалился во двор, распространяя вокруг густой запах бражки. Мама, увидев его, сказала:

– Еще солнце не поднялось, а ты уж где-то налакался…

Тот поднял на нее удивительно трезвые глаза и сказал:

– А я может с вечера пьяный. Тебе-то чего, а?

Отец глянул на него и сказал:

– Ты рот-то закрой, пугало. С женой моей говоришь. Чего надо?

Прошка икнул картинно, сел на крыльцо не спросясь и сказал:

– А ты меня не пугай, пуганый. Скоро по-другому говорить будем, – и полез в карман за табаком.

Отец отвернулся, на щеках вздулись и заходили желваки. Поднял с земли тяжеленную кадушку с огурцами и поставил на телегу.

А Прошка продолжал:

– Вот, к слову, куда это вы муку вчера увезли, а? – Он нагловато так смотрел на них, и у Матвея зачесались кулаки свернуть ему нос набок.

Отец сказал, сдерживаясь:

– Не твоего ума дело. Куда увезли, туда и ладно.

Прошка встал и сказал, выламываясь пьяно:

– А это мы еще посмотрим, моего или не моего. Думаешь, самый умный, да? Думаешь, никто не знает, что ты беглого прячешь?

Отец посмотрел зло, а Матвей ошарашенно – откуда узнал он? Неужели проследил?

Мама стояла, прижав руки ко рту, и глядела на отца. Справившись с собой, сказала:

– Ты, Прошка, бросал бы бражничать. Чего тебе там с пьяных глаз привиделось?

Прошка развернулся к ней и заявил победно:

– Был я в вашем зимовье, и все видел. Своими глазами. Живет там приблудный какой-то, грязный весь и босый. Не иначе беглый.

Отец сказал ему примирительно, хотя Матвей видел, что ярость просто клокочет в отцовских глазах и вот-вот выплеснется, ошпарив беспутного Прошку:

– Ты, Прохор, никак умом тронулся? Нет на моем зимовье никого. А если и есть, я узнаю. И прогоню.