Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга первая

Отец крякнул озадаченно, почесал в затылке и спросил:

– А я при чем? Чего ко мне пришли-то?

Младший открыл было рот, но старший первым сказал:

– Так вы с ним ругались – нет? Он на тебя хулу возвел, вот ты его и того, а?

Отец ощерился, Матвей никогда его таким не видел. Жесткая складка пролегла от губ, глаза стали злыми:

– Что мелешь, ты?!

Мужики даже отшагнули немного, и Матвей невольно подумал, что отец его стоит напротив этих мужиков, как волк против двух дворняг. Вроде и одного племени, но…

Потом старший опомнился, шагнул к отцу:

– Ты не очень-то тут… мы ж поговорить пришли.

– Отчего ж не поговорить, – повернулся к Матвею, – давай чаю, сынок. А вы вон, в кухню проходите.

Мужики забухали сапогами в мерзлую поутру землю – с вечера шел дождь, а ночью приморозило немного. Зашли в кухню, разместились. Матвей зашел в дом, оделся быстро. Мама уже достала из печи чугунок с горячей водой и запаривала иван-чай. Матвей подхватил его и понес отцу, зажав в прихватках. От чугунка шел густой вкусный пар.

В кухне мужики расселись вокруг стола и с наслаждением дымили – все же в тепле и сухости, не на улице, где промозглый октябрь вытягивал из тебя остатки тепла.

Матвей бухнул чугунок на стол, туда же поставил кружки. Отец выжидательно посмотрел на старшего. Тот отвел взгляд, потом начал говорить:

– В общем, Лукьян, – он кивнул на младшего, – шел сегодня… ну, из гостей шел. Решил срезать немного, чтоб через всю деревню не тащиться, ну и за огородами увидал Прошку вашего. Чего молчишь, говори? – он повернулся к напарнику.

Тот пожал плечами и заговорил:

– А чего тут говорить. Иду. Смотрю, в канаве чернеет что-то. По темну и не разглядишь. Подошел ближе – мужик какой-то. Я его винтовкой ткнул – не шевелится. Переворачиваю – а у него горло от уха до уха перехвачено, вот так-то, – он с вожделением посмотрел на исходящий паром чугунок.

Отец заметил его взгляд, сказал:

– Погодь немного, пусть напарится чутка, а то совсем пустой будет.

Потом повернулся к старшему:

– Ну а ко мне-то чего пришли?

Тот смутился немного, но ответил все же:

– Я ж говорю – ты на него злой был, все знают. Да и он на тебя хулу возводил – мол, с беглыми знаешься. Вот мы и подумали, что это ты его. Как только Лукьян заявился, мы сразу к тебе.

Отец усмехнулся как-то недобро:

– Это вы ошиблись. Никогда я на человека руки не поднимал, если только по уху треснуть. А чтобы вот так, по-воровски, глотку резать… Нет. Я бы об эту падаль и руки пачкать не стал.

Старший смотрел на отца внимательно, вдумчиво, потом сказал:

– Это ты не нам будешь рассказывать. В город поедем, там и расскажешь.

Отец вскинулся:

– Кому там рассказывать-то? Там же непонятно кто власть? То красные, то белые. Что непонятного-то? Не я это.

Тот кивнул согласно, но сказал:

– Мое дело маленькое – доставить тебя, а там пусть разбираются, ты аль не ты.

Отец помолчал, потом встал, разлил по кружкам чай:

– А если не пойду добром? На штык будешь брать?

– Я не буду. Но в город все равно доложить обязан. А те уж церемониться не станут, точно тебе говорю. Поехали лучше с нами. Если не ты, так и не будет ничего – дознаются, и домой поедешь.

Тут подал голос младший, Лукьян:

– Погоди. Давай света дождемся и на место пойдем, поглядим – может, следы какие есть? А там и решим. Как можно вот так облыжно человека винить? Никак не можно.

Старший глянул на него, на отца и кивнул, соглашаясь…

Утро занималось солнечное – ветерок разогнал серую хмарь и дохнул свежестью на сонные улицы. Матвей с отцом и оба шинельных ехали на телеге туда, где лежал Прошка. Матвей ежился внутренне, страшась увидеть мертвого Прошку, но деваться было некуда – оставить отца одного с этими двумя он никак не мог.

Вот и канава. Матвей издали увидел сначала торчащие из канавы растоптанные, с прилипшими комьями грязи сапоги – они почему-то бросились в глаза. Подошли ближе, стараясь ступать по траве – вдруг в грязи следы. И Матвей, и отец сразу увидели четкий след, вдавленный в грязь, со скошенным правым каблуком. Это Бирюк. Отец отдал ему свои старые сапоги, со скошенным каблуком на правой ноге. На Прошку Матвей не глядел – боязно. Отец, однако, склонился над ним, посмотрел, вздохнул.

Оба мужика тоже увидели этот след. Старший сказал отцу:

– Покажь-ка правый сапог.

Потом повернулся к Матвею:

– А ты, парень, покажь?

Почесал в затылке, спросил:

– У тебя ведь нету больше сапог, а?