Виктор Рябинин - Потрошители морей

— Мистер Клинт, — тут же обратился Морган к помощнику, — отправьте Алекса на бригантину «Лили» к капитану Чарли Рейну. У него как раз судового плотника разнесло ядром при подходе к порту Вилья-Рика. Если месье Голье действительно дружит с молотком и рубанком, то Чарли останется доволен.

— Прощай пока, — успел я напутствовать друга, — топором в трюме махать всё же лучше, чем лезть с саблей под пули.

Олешка кивнул, так ничего и не поняв, и мы, как потом оказалось, надолго расстались, двигаясь по служебной лестнице каждый своим пролётом. Кто с перилами, а кто и без.

Оставшись с капитаном с глазу на глаз, я приготовился к дальнейшей взаимовыгодной беседе. Так оно и вышло, ибо Морган сразу спросил:

— Дик, а какова основная работа выполнялась вами на берегу?

— Так дьяк и есть дьяк, — собираясь как бы повеселиться шутейно ответил я.

— Постойте, мы договорились для вашей же пользы именоваться не Дак, а Дик. Но довольно об этом. Чем вы занимались дома?

— Да писарь я, — уже понятливо пояснил капитану и прибавил, вспомнив характеристику Олешке, — очень хороший писарь?

— Клерк? — переспросил Морган.

— Вроде того, — согласился я и вослед вякнул:- К тому же неплохой картограф и летописец.

Капитан посмотрел на меня поскучневшим глазом, словно на недоразумение природы, погрустнел лицом и тихо задумался.

— Что же мне с тобой теперь делать, Дик? — через время вернулся он к действительности, перейдя на дружескую ногу. — Клерк у нас уже есть, убьют его не скоро, так как сидит с путевыми бумагами в трюме, а тебя жалко оставлять испанцам, — и он вновь задумался, прищёлкивая пальцами, а я понял, что рано ещё записывать Генри в друзья.

— Знаешь что Билли? — обратился к вернувшемуся в это время помощнику капитан Морган:- А определи-ка этого Дика Блуда на шхуну «Бетти» к Жаку Лино.

— В качестве кого, мистер Морган? — помощник пристально оглядел меня, словно опытный барышник кобылу на ярмарке.

— А пристроим его пороховой обезьянкой возле пушек. Правда, для такого дела он староват, но ведь надо как-то зарабатывать на хлеб, раз ничего путного делать не умеет. Если скоро не убьют, то чему-нибудь да научится.

Вот так я и стал военным моряком, а точнее — свободным флибустьером в единой семье Берегового Братства карибских пиратов. Я понимал, что новая должность не стоила моего таланта, что она стояла на нижней ступени карьерной лестницы моряка, но я и предположить не мог, что это был вонючий пороховой погреб из которого путь наверх даже не просматривался. И поле моей деятельности простиралось от подвала, со взрывоопасным веществом, до пушечного фартука на борту корабля, всегда находясь под прицелом неприятеля в случае морского сражения. То есть, при удачном выстреле супротивного корабля, мне не то чтобы со временем достичь капитанского мостика, а даже выжить простым инвалидом, представлялось крайне сомнительным.

— Пороховая обезьянка, это равноправный член пушечной обслуги, которого потерять не жалко, — говорил мне наводчик Виктор Тома, растолковывая мои нехитрые обязанности. — Но не горюй! Не ты первый, а тем более, не последний. Зато смерть от ядра очень лёгкая и даже незаметная для постороннего глаза.

И действительно, пороховая обезьяна, как правило, не привыкший к жизни недоросль, выполнял обязанности мальчика на побегушках, но возле пушек. Поднести пороховой заряд, приволочь ядро, накатить пушку, прибраться, где прикажут, а не то и получить подзатыльник либо плеть за нерасторопность — всего лишь малый перечень забот пороховой обезьяны, которым помыкают даже юнги, как потом объяснил мне Роки Сливелен, мой одногодок, но уже вперёдсмотрящий в вороньем гнезде высоко на мачте.

— Дик, — почти повторял мой новый друг слова наводчика Виктора Тома, — продержись возле погреба до первого боя, а там, если что, найдут и тебе замену.

До боёв было далеко и я, чтобы отвлечься, не только наводил порядок в погребе и возле пушек, но и рьяно драил палубу под пристальным присмотром боцмана Берца, одноглазой скотины, люто невзлюбившей меня за независимый характер.

Шхуна, как я теперь могу разъяснить любому сухопутному волонтёру, это двухмачтовая и очень вёрткая на воде посудина с восемью пушками и командой под 80 человек. За свою устойчивость на воде, скорость и постоянную готовность к манёвру, она очень ценилась в среде Берегового Братства, и, если у неприятеля не было в запасе фрегата либо, не приведи господи, галеона, пиратская шхуна легко расправлялась с подобными испанскими судами, возившими золото и серебро от рудников Америки к Испанским берегам. И пираты почти всегда легко брали верх над испанскими моряками, так как не знали страха в бою, не были связаны государственной присягой и жили законом: «Сегодня умри ты, а я — завтра!». Вот на таком ловком корабле и началась моя нелёгкая морская служба, полная героизма и самопожертвования.