Виктор Рябинин - Потрошители морей

Иногда нас навещал кто-нибудь из освободителей и интересовался состоянием здоровья:

— Парни, — почти всегда говорил пришедший пират, — не надоело ли вам отлёживать бока? Взять более с этого города нам нечего, поэтому мы уже готовы уйти без вас.

От этаких слов мы вскакивали, словно ошпаренные, но даже на пятый день излечения более дюжины шагов делать не могли. Тогда нас оставляли в покое до следующего дня.

— Афанасий, — как-то после очередного визита освободителей спросил меня друг, — а на кой чёрт они с нами церемонятся? По какой такой неясной причине исцеляют до полного здоровья?

— По причине великодушия, — чтоб не падать лицом в грязь по незнанию, врал я, зная ещё от деда Прокопия Порфирьевича, что лицемерие — это одно из основных свойств англичан.

А по сути, я и сам терялся в догадках о причине столь тягостного внимания к нам. Ну, положим, перенесли бы на корабль, покидали бы в трюм на гамаки и вся недолга. Поплыли бы мы лишним грузом до Европы или куда там ещё? Хоть до настоящей Индии. Так ведь нет! Лечат и приглядывают! А не готовят ли нас к новым допросам с пристрастием, как шпионов со стороны хитроумных испанцев? Такая мысль иногда без спроса залетала ко мне в голову и сушила мозги, прохватывая морозцем насквозь по всей хребтине. Однако, она же и возвышала меня в сознании, что являюсь ценным трофеем в руках Судьбы и спасителей. А это поднимало меня до уровня героя летописных сказаний временных лет! Но Олешке я о своей догадке до времени умалчивал. Берёг от бедлама на чужом берегу. Хотя, может, и в сумасшедшем доме скорби есть жизнь? Как о том знать, сидя на одном пригретом месте? Но Голый и сам догадался:

— Афоня, — говорит со слезой и соплёй вперемешку, — а, вдруг, и эти пытать начнут, может про испанское серебро, может про индейское золото? Я боли не снесу и признаю тебя главным. С меня-то, подневольного, какой спрос?

Олешку я в тот раз побил, но не больно из-за нехватки сил, зато при следующем визите освободителей доложил о нашем полном возвращении к жизни.

— Хорошо, бродяги, — одобрил на этот раз чёрный человек, как ни есть негр с ножиком за поясом, — так и доложим помощнику капитана. Готовьтесь завтра выступить.

А что нам приготавливаться? Как голому подпоясаться! Морды поутру сполоснули и ждём с моря погоды. Она вскорости и последовала. Полный штиль и вёдро, то есть ни капли с небес, ни ветра с поля. Словом, утром пришёл за нами вполне пристойный господин в опрятной одежде. По всему видать офицер и старшина. За ним два матроса приволокли короб, а в нём, хоть и непривычное для нас, но чистое платье: рубахи с рукавами по локоть, штаны пониже колена и башмаки с мягкими голенищами, но не сапоги.

— Билли Клинт, первый помощник капитана, — как-то нехотя представился нам офицер, но спокойным голосом, как перед равными. — Переодевайтесь и проследуем к капитану Моргану для беседы за кружкой чая.

Тут я не выдержал, заранее зная, с какой целью переодевают по утрам в чистое на далёкой родине, и вопрошаю с независимой наглостью презрения в голосе:

— А если не переоблачимся?

— Насильно заставим, — просто сказал помощник. — Мы более недели принуждённо ждали вашего выздоровления, чтобы можно было с вами цивилизованно поговорить. По крайней мере, такова была воля нашего капитана.

Тут я сдался, и мы с Олешкой, посильно помогая друг другу, переоделись в иноземную казённую амуницию. Друг с непривычки выглядел скоморошным Петрушкой, да и я, видать, не хуже, так как Голый, не удержавшись, поддел:

— Ну, Афоня, в таких штанах широко шагать можно. Знать, далеко пойдёшь, пока кто-нибудь в юбке не догонит.

В таком-то виде мы и пошли за сопровождающим, то ли на эшафот в страну иудеев, то ли на Сорочинскую ярмарку, что под Киевом.

На пристани у причальной стенки мы увидели корабль. Ни поморский коч, ни индийское каноэ, ни даже баркас под парусом ни в какое сравнение не шли с этим океанским зверем. На судне было три мачты с убранными в скатку парусами, и я легко представил, с какой скоростью летит по волнам эта белоснежная птица, дай ей волю расправить все свои крылья. Олешка тоже застолбился рядом безголосым пнём, увидев такое чудо плотницкого мастерства. Однако, чтобы не упасть в собственных глазах ниже башмака и явить собственную гордость, я ловко сплюнул под ноги и с видом знатока бросил Билли Клинту:

— Знатная ладья. А до Европы ходу хватит?

Помощник капитана на понятный вопрос не ответил, но посмотрел со вниманием, видимо, посчитав меня за старшего и самого смышлёного, тем более, что Олешка и впрямь не понимал о чём тут речь. Но, позволив нам полюбоваться морской посудиной, Билли всё же ответил мне, как равному: