Алесь Адамович - Каратели [litres]

– А ну становись, четырехпалый, отгадывай! Становись, становись. Да не подсматривай. Привык!

Все до одного против тебя. Все до единого. Это у них игра такая – моментально обрушиваться на облюбованную жертву. По какому-то стадному сигналу. Схватят, заломят руку за спину: становись, начинаем с тебя! И лупят по ладони – до ожога! – отгадывай кто. Если угадаешь, будешь со всеми против кого-то одного. Но как удержаться, не заспешить, не влупить недавнему своему обидчику. А он ждет этого, сразу на тебя и укажет. И снова все у тебя за спиной, шепчутся, шушукаются, спешат, толкаются, примериваются, кому бить.

Сапоги, кошка, жалкий отец, который не отец, – твоя тайна, но у всех на языке. Почему так? И как тут было спрятать от них сросшиеся пальцы на ноге, если в баню ходить надо, скопом ходят семинаристы, как солдаты. Четырехпалый! Даже во время молитвы не оставляют: вскинет руку, склеив два пальца, и скалит, подлец, зубы. Вот и теперь, здесь – ударили и лезут, лезут прямо в лицо пальцами. Многие нарочно два выставляют, слипшиеся. Угадай, кто ударил, суют, суют наглые, ненавистные пальцы, чуть не в глаза тычут, и каждый из кожи лезет, чтобы обмануть, заморочить: я, я это, боюсь, что покажешь на меня! Ох, не успел отскочить, видишь, на одной ноге стою, балансирую, ну все, попался!

Ну так не надейтесь, что вас вылавливать будут одного из сотни, сотню из тысячи – лупить, так сразу по сотне. По тысяче. По миллиону! Ни один подлец не спрячется. А вы что думали, каждый рассчитывал: вычеркну Сталина, оставлю Мироныча – поймай меня за руку! Бей по тысяче – никакая единица не спрячется. Главное, чтобы работа эта никогда не прерывалась. Чем больше людей, тем больше врагов. Тычут, тычут пальцами в глаза, а если ты ошибся, не угадал, кто ударил, с торжествующим воем разворачивают и готовятся бить снова, шепчутся, оговариваются. И не знают, подлецы, что за негустыми деревцами сквера, здесь же, у здания тифлисской семинарии, уже стоит Он – на высоком, как столб, пьедестале. Тот, над кем вы измывались, уже стоит за сквериком, поджидает вас…

Они не знают ничего, а ты знаешь. Враги все, ты один, а они скопом, и каждый уверен, что поэтому защищен. Ложь и двурушничество в десять слоев, сколько тут всяких наворотов: от лжепритворного спокойствия, святой отрешенности на физиономии до столь же притворного испуга – суют, суют пальцы-спариши.

– Угадай, ну, Фикус, угадай!

Кровь хлынула в глаза, ослепила испугом, яростью. Кто, кто выкрикнул, посмел? Знают, знают, и эти знают что-то! Но откуда, как? От Тухачевских да Уборевичей – от кого же! Копали, докапывались, подлецы. Да нет же, нет, доказать могу. Давид Бакрадзе, вот кто – «Фикус»! Его кличка, его, установлено. А ее мне цепляют, снова на меня вешают? Значит, копают, докапываются, ищут, примеривают, навешивают, какая под руку… Сведения, значит, у меня были верные: докапывались! Они здесь, Троцкий там, а цель одна: убрать Сталина. Свалить, сожрать любым способом. Ишь, Ганнибалы хреновы, собирались все в ромбах, шпалах, таращились на бумаги, решали-голосовали: сообщать или не сообщать народу, что великий вождь – бывший агент царской охранки? А если я про вас сообщу народу? Да, да, что враги, шпионы! Кому поверят, фашистские ублюдки, вам?.. Шпионы и есть, сны не обманули, как из сна – внезапное сообщение от чехословацкого президента, настоящие документы, выкраденные у немцев.

Разве объяснишь дуракам, что время было такое, что вот и Роман Вацлавович Малиновский, социал-демократический депутат, который в Думе речи произносил, не им (а знали бы вы кем!) написанные – от имени партии произносил, – и он тоже, да, да, служил в охранке. Портной – была его кличка. И давал эти речи жандармам читать, перед тем как выступить. И читали, ну и что, но зато слова социал-демократов звучали на всю Россию. Так чего больше – вреда или пользы от его знакомства с жандармами? Может быть, вынужденного, совсем не добровольного знакомства. Хорошо было Бухарину, отсиживаясь в заграничных читалках, тыкать пальцем в Малиновского. Чистоплюи библиотечные! Тычут! Тычут! А ты бы сам попробовал повертеться в этой жандармской России, тогда бы понял, что к чему. Это тебе не на руках ходить. Спортсмены! Что не все дороги к высокой цели прямые! А вам бы все по линеечке, по книжечкам! Спор был в партии, и не все сочли, что вреда от Малиновского было больше, чем пользы. Сам Ленин на этом настаивал, объясняя свое к нему доброе, более чем доброе отношение, он чем-то нравился ему, всегда нравился. Но кому и что этот пример доказал бы, докажет, если им важнее, им нужен голый факт: был или не был завербован? Что, мерзавец Орлов сказку вам рассказал, как Роман меня протолкнул в ленинское ЦК? Ну а что он меня, Малиновский, мерзавец, тут же спровадил в ссылку – это вы знаете? Документы есть, документы!.. Орут, выкрикивают и уверены, что сойдет им это, что спрячутся за спины ухмыляясь. Может быть, и он здесь – тот, кто придумал гнусную кличку? Сидит за грузным, как он сам, столом и пьяными глазами прикидывает – подойдет, не подойдет: Сту-лов… Графинов… Фикус? (Примеривает, подлец, и этот примеривает!) Головой упирается прямо в царские сапоги: портрет Александра III, как будто нарочно, для большей издевки…