Юрий Тешкин - Полковник

Собственно, лично для Петра Константиновича и без лазера все ясно. Он и сам лет двадцать тому назад при хрущевской оттепели взялся было возрождать мобилистские надвиги, возрождать дело своего учителя, безвинно погибшего. Но оттепель быстро пошла на убыль, сам Хрущев стал праветь на глазах, и в вузах даже не успели исправить учебники — фиксизм, чуть поколебавшись, опять вернулся в нашу геологию.

Потом, когда на смену Хрущеву пришел боевой генерал Брежнев и многие опять связывали с ним всяческое оживление, возрождение, изменение, Петр Константинович уже не связывал… и оказался прав. Более спокойная земная кора, которую проповедует фиксизм, обещает и более спокойную жизнь. Надо хотя бы к старости мудрым становиться. Да и у этих, из группы Каримова, с годами все, конечно, пройдет. Ну а пока они взывают о необходимости внедрения мобилистских идей, говорят, что во всем мире мобилизм набирает силу, одна наша геология застряла на фиксистских позициях, авторитет ее от этого падает. Может быть, все это и так. Но ведь пока я начальник, ты — дырка! А ты начальник, я — дурак! Кто такой в принципе-то этот Каримов? — доктор наук. А кто такой Коротков? — членкор! И кто такой, в сущности, Петр Константинович? Тоже всего лишь доктор наук. А за спиной у Короткова? За спиной у него сам академик Толстолобиков! Так что нет, пока «ты — начальник, я — дурак!». И так будет всегда. Он грузно поднялся, отметив, что, несмотря на вентилятор, одышка никак не проходит.

Ночью Ниночка воскликнула даже: «Ого!» Но вот теперь одышка. «Надо опять начать ходить на теннисный корт», — думает Петр Константинович, а то с событиями последних двух месяцев, когда все с Ниночкой решалось, забросил Петр Константинович теннис. Рабочий день давно начался. Петр Константинович листал отчеты, кого-то слушал по телефону, сам кому-то звонил. Пора было начать писать отзыв…

А Ниночка еще валялась на широкой постели. Зевала, в одном углу полежит, в другой перекатится. Собственно, это были две спаренные кровати из немецкого гарнитура «Хельга». Так широка была эта кровать — что вдоль, что поперек — почти квадратная. Например, в девятиметровую комнату одноэтажного барака, где прожила Ниночка восемнадцать лет вместе с мамой и младшим братишкой Сашей, эта «Хельга» вообще не поместилась бы, и Ниночка легко вздохнула. Вздох был юный, легкий, как утренний ветерок из сада, надувавший упруго тюль на окнах спальни. Нежные запахи цветов проникали из сада в ее спальню, Ниночка, потягиваясь, разглядывала свои ноги, далеко вылезшие из нежно ощущаемой шелковой рубашки из Китая. Пройдясь взглядом по ногам, она остановилась на ногте большого пальца левой ноги и пошевелила немного им. Тут же ей вспомнилась челюсть Петра Константиновича в стакане с водой между стеной и кроватью — туда он прячет на ночь челюсть. Ниночка вскочила, побежала в ванную комнату, сбросила шелковую рубашку, включила сильно душ и долго поливала себя. Потом растерлась полотенцем, надела эластичный купальник и направилась было на пруд, который располагался в самом конце сада. Но, услышав голоса, звон ведра, велосипедный звонок и многие прочие звуки давно проснувшейся второй половины дачи, населенной плотно детьми, внуками и правнуками Петра Константиновича, Ниночка, поколебавшись, все же набросила халатик. Попав из спальни сперва в библиотеку, она обнаружила там тетю Дусю — какую-то дальнюю родственницу, которая после смерти Елизаветы Викторовны живет в качестве домработницы внизу, в комнатенке рядом с гаражом.

— Тетя Дуся! — воскликнула Ниночка. — Доброе утро! Где-то здесь мне Петр Константинович оставил книжку.

— Не знаю я ничего, — отвечала тетя Дуся, отворачиваясь к стене, скрывая тон своих слов в энергичности, с которой принялась протирать стекло.

— Да вот же она, — засмеялась Ниночка, увидев зеленый томик, положенный отдельно на тумбочку. — Фет.

— Не знаю, — отвечала тетя Дуся не поворачиваясь, — ничего я тут толком не знаю.

Ниночка, глядя ей в спину, пожала плечами и несколько раз привстала на носки, разводя руки в стороны. В одной была книга, в другой полотенце. Легкая поза эта с предметами в руках показалась чем-то интересной, и Ниночка еще разок, глядя как в зеркало в спину тети Дуси, повторила изящный взлет над полом с книгой и полотенцем в руках. «А-ах! — вдруг догадалась она по спине, по этим двигающимся равномерно лопаткам под ситцевым выцветшим платьицем в цветочках, — да ведь она еще, наверное, женщина, сколько ей? лет сорок, как маме, сорок пять, да у нее наверняка что-то было с Петром Константиновичем…»