Юрий Тешкин - Полковник

Так вот, возвращаюсь однажды с лыжной прогулки вечером, а в подъезде знакомый парень из соседнего подъезда, как звать, позабыл, а вот жену его — армянку — помню, фамилия Марказьян, двое детей у них было, но все это неважно, а рядом с ним стоит невысокая девушка в богатой норковой шубе. И вся искрится — шуба, черные волосы, глаза, снег летит, фонарь сияет. В общем, они меня поджидают, чтоб попросить магнитофон, у них какое-то застолье организуется. Ну, поднялись они ко мне, он меня познакомил с этой самой Галочкой. Она работала зав детским садом. Она в этой шубке под падающим снегом показалась мне довольно симпатичной. Лицо смуглое, волосы черные как смоль, а глаза ярко-синие. Правда, маленькие такие глаза, зато нос прямой, настоящий греческий. Отец ее и правда был грек, как я потом узнал, а мать русская. Ну, взяли они магнитофон, меня приглашают посидеть у них, все ведь знали, что я не пью, но просто посидеть всегда звали. И Галочка эта тоже приглашала, голос у нее оказался со струной, красиво вибрировал. Я взял и пошел. Они пили, ели, веселились, меня угощали свежими огурчиками. Это Галочка, оказывается, их где-то достала у себя в детском саду. Так вот мы с ней и познакомились, и начался совершенно новый период в моей жизни…

Старший из трех братьев — Петр Константинович — тяготиться жизнью не мог да и не хотел по причине, о которой речь будет ниже, но и он этот день провел странно. Порою удивляясь этой самой странности и в то же время с необыкновенной яростью отстаивая ее.

Где-то ко второй половине жизни человек, оглядываясь, видит ее не целиком, а как бы кусками. Один поярче, другой потускнее, потяжелее один, а третий — так себе. И выстраивается это все перед мысленным взором оглянувшегося, приклеивается одно к другому как попало, сооружается в нечто странное, громоздкое, тяжеловатое — тем более если и во второй половине ты пожил-таки изрядно. Что посветлее, поярче — само собой наверху окажется при этом. Все самое основательное, как фундамент, — внизу, естественно. А то, от чего и сам захотел отречься, на задки сдвинешь, чтоб лишний раз глаза не мозолило — дело ведь к крыше идет. Ну а крыша у всех более или менее похожая — над ней уже чистое небо. На чердаке голуби воркуют.

Петр Константинович, расписавшись с Ниночкой в столь почтенном возрасте, о крыше, правда, еще не думал. Дети, внуки, родственники морщились. «Второй этаж старик возводит!» — острили. Петр Константинович не ввязывался. «Ну их — нервы надо беречь». Насчет второго этажа он не думал. Как и о крыше. После Елизаветы Викторовны, с которой прожил почти сорок лет, какой уж там второй этаж! Так, балкончик, погреться, свежим утренним воздухом подышать, выйти поутру — нектар вдохнуть. Машину он все же решил переписать на Ниночку, как и договорились, а с дачей — вернее, со второй половиной ее, лично принадлежавшей Петру Константиновичу, с дачей он решил повременить. Была, правда, договоренность и относительно дачи, но теперь можно было не спешить, поскольку уж все равно расписались. Ниночка, правда, хотела переписать все до загса, но тут уж Петр Константинович проявил изворотливость и уговорил. Так что теперь можно было переписать одну лишь машину, хватит.

После прошлой ночи была небольшая одышка, и, едва войдя в кабинет, Петр Константинович включил вентилятор, сел и развернул утренние газеты. В отделе, которым он руководил почти двадцать лет, знали его привычку читать по утрам газеты, и до десяти никто не решался его беспокоить. Просматривая рассеянно газеты, Петр Константинович прислушивался к собственному дыханию, которое ему — увы — совсем не нравилось. Привычно ловил он разговоры за тонкой стенкой, отделяющей кабинет от общей комнаты отдела. Раза два-три бросил искоса взгляд на бумаги, которыми завален стол. Стал передвигать их, перебрасывать, небрежно глянув слева направо, сортируя на первоочередные и на то, что может подождать. Одну из бумаг, с пометкой «Срочно», вздохнув, стал листать, хотя содержание ее хорошо было известно Петру Константиновичу. Группа молодых геологов во главе с доктором наук Каримовым на Южном Урале, в районе деревни Искрянка предлагает создать геологический полигон с целью экспериментального подтверждения огромного горизонтального надвига, который, судя по заключению этой группы, продолжает и сейчас надвигаться с востока на запад на более молодые породы. Предлагают для доказательства использовать лазер. Куратор Уральского научного центра Коротков Виктор Степанович просил срочно дать отзыв на это письмо. Петр Константинович знает, что отзыв Короткову нужен отрицательный, он же фиксист и не признает горизонтальных надвигов. Дать нужный отзыв Петру Константиновичу труда не составит. А вот чего он тянет вторую неделю — загадка. Сам для себя Петр Константинович объясняет это тем, что в последнее время с Ниночкой закрутился, делами почти не занимается. Но отзыв писать все равно надо. Дело тут ясное. Отечественная геология стоит в основном на фиксистских позициях, то есть мобилистскую идею о горизонтальных надвигах не признает. Одним словом, спор тридцатых годов между фиксистами и мобилистами закончен в пользу фиксистов… или еще не закончен? Вот ведь группа Каримова предлагает для решения его использовать лазер, современные технические достижения… А собственно, зачем лазер, зачем современные технические достижения… Петр Константинович с непонятным выражением на лице — какая-то сложная смесь снисходительности, спеси, самоиронии, тяжеловато, с одышкой поднимается, идет к шкафу, забитому геологической литературой, и отыскивает на своей полке одну из самых ранних своих работ «Тектоника Урала», год издания 1941-й. Постукивая голубеньким мягким переплетом, возвращается к столу, раскрывает предисловие: