Юрий Тешкин - Полковник

— Ой! — вскричал он, оказавшись лицом к лицу с девушкой лет пятнадцати-шестнадцати. — Ты что?! Ты кто?! ты ведь не Катя? нет? а? Ты… Рая? Да? Отвечай!

— Да, — девушка, слушавшая до этого пластинку, на которой Георг Отс пел про красную розочку, медленно поднялась, все больше и больше бледнея, в то время как большие, чуть навыкате глаза ее все больше лихорадочно разгорались.

— Ну вот, — сказал полковник, успокоившись несколько и уже оглядывая чистенькую комнатку, в которой оказался, — ну вот, а я твой папа. Кстати, ты получила мою поздравительную открытку на праздник?

— Да, — тихо отвечала девушка, с силой натягивая вниз толстую русую косу, свисавшую с правого плеча.

— А мама на работе?

— Да, — еще тише отвечала Рая.

— А баба Вера?

— В деревню поехала.

— М-м-м… знаешь, а я, представь себе, и не думал, что ты такая… большая, — говорил полковник, похаживая по комнате, что-то узнавая здесь после десяти лет, что-то новое открывая. — Кстати, ты что бы предпочла в качестве подарка: велосипед или часы?

Самое первое ее впечатление — неуверенные ноги, под ними холодный каменный пол и очень высокие мрачно-зеленоватые стены бесконечно длинного этого коридора. В конце коридора — светлое пятно. Оно мягко колеблется, так как Рая движется, раскачиваясь, расставив для равновесия руки. Пол под ногами неровный, стар, весь в выбоинах, ямах, трещинах. Пол шероховат, тверд — страшно падать, надо идти. В конце коридора — кухня с большим светлым окном. Там тепло, там запахи, звуки, люди, там хорошо, туда она и идет. Она опять хочет, чтобы одна тетя с добрым лицом и ласковыми руками при виде ее, появившейся у порога, с полусмехом, с полуиспугом бросилась бы к ней, подхватила бы с каменного холодного пола. А когда подхватит, к себе прижмет, два чувства охватят Раю: во-первых, наконец кончился длинный холодный коридор, в котором так больно падать на каменный пол, второе — какие сильные, теплые, ласковые эти руки, что подхватили ее с пола.

Но чтоб попасть на кухню, надо еще, за косяк держась, взобраться на порог, а потом еще — самое трудное! — от порога пол почему-то шел крутой горкой, там шлепнуться было легче всего… но там как раз и должны уже подхватить теплые ласковые руки.

Потом, когда уже переехала та женщина из этого барака в другой, двухэтажный, баба Вера говорила, что то была Настя-вдова — очень Раю любила…

А пока человеку два-три года, бесконечное «Почему?» — так мало он знает, так несовершенно его логическое мышление. Но вот что странно — именно в этом возрасте, когда, казалось бы, человек так пуст, в нем, как никогда ярко, живут Пределы. Любовь, Нежность, Верность. Именно в этом несовершенном возрасте, как два рыцаря, в нем уживаются и Кровное Родство, и Чужеродность. Именно в этом возрасте мама забрала наконец Раю и бабушку к себе в город и Рая вдруг узнала, что у нее, как и у всех детей, есть отец, увидела его, обрадовалась — ее отец, так вот он, оказывается, какой! Он так ей понравился.

Деталей счастья сохранилось не так уж и много, но зато навсегда. Кровать, застеленная покрывалом, один конец отогнут — Раю днем укладывают спать. Льющийся через окно яркий солнечный свет, свежесть, шум упругой листвы, пение птиц из близкого палисадника и бреющийся перед зеркалом отец, белоснежные комья мыльной пены на обрывках газеты, радостно вспыхивает бритва, когда отец, насвистывая песенку, проводит волнообразным движением бритвы по ремню, закрепленному блестящей пряжкой на гвозде.

Несколько раз, уж не помнит по какому поводу, произнесено имя — Валентин. Какое красивое имя! Где-то есть человек, носящий такое имя. Вернее, имя где-то имеет соответствующего человека.

Июньский или июльский день, так много света, солнечные зайчики, сочные птичьи голоса… а может, это голоса кур, разгуливающих в палисаднике, мурлыканье кошки и это удивительно красивое имя, от которого все замирает в ней, — Валентин, — произнесенное с разными интонациями несколько раз, пока укладывают Раю спать, отвернув для этого немного покрывало. И всему виною человек, под беззаботное посвистывание бреющийся перед зеркалом на комоде. Больше ничего не надо Рае.

Это, разумеется, совпало случайно — что как раз в это время отец с матерью уже расстаются. Может быть, он уже и брился, беззаботно посвистывая, перед дальней дорогой, не очень обращая внимания на двух-трехлетнюю дочь — мала еще, чтобы понимать что-то. Но Рае позднее казалось, что именно в тот день (счастье так коротко!) стала навсегда медленно закрываться дверь за самым любимым, самым обожаемым, самым родным. Самым родным — потому что силен в дочерях сигнал отцовской крови.