Эльке Хайденрайх - Все не случайно [Книга воспоминаний]

Она пока не хотела подключать полицию, может быть после Рождества?

На следующий за Рождеством день Хенниг вернулся. По его словам, он успел побывать в той гессигской деревне, где когда-то вырос. И из-за своего разваливающегося брака, депрессии, старости, страха перед болезнью хотел сброситься с водонапорной башни, с той, на которую так часто поднимался ребенком. Был бы рад свести счеты с жизнью.

Вот только под Рождество водонапорную башню превратили в огромную красную свечу — наверх было нельзя. Ну и вниз, чтобы умереть, следовательно, тоже.

Не повезло.

Ингрид за пятьдесят и все же она еще очень хороша. Но можно только догадываться, какая уйма времени уходит у нее каждое утро, чтобы эту красоту поддерживать. Тут много косметики, волосы старательно взбиты, ресницы подведены, на Ингрид все всегда идеально сидит, никто не видел ее другой.

Никто и не должен видеть ее другой. Поэтому с утра в понедельник около девяти она звонит своему соседу Гарри.

— Гарри, — просит она, — ты не мог бы забрать мусорный бачок у меня со двора и выставить на улицу, а то сегодня ведь собирают мусор, а я вчера вечером позабыла, ну пожалуйста!

— Хорошо, — говорит Гарри, — сейчас сделаю, а ты сама-то, что, приболела?

— Нет, — говорит Ингрид, — я еще не накрашена. Меня может кто-нибудь увидеть.

Теперь мы не только догадываемся, мы знаем, сколько ей нужно времени, чтобы стать той Ингрид, которая всем нам знакома.

Но этого не смеет знать даже мусорный бачок.

У меня есть склонность все собирать и хранить, а сейчас, когда мне уже за семьдесят, я начала все разбирать, перетряхивать и выкидывать. Мне не хочется обременять тех, кого люблю, столь обстоятельным архивом моей жизни. Письма времен юности, дневники, статьи, написанные на протяжении всей моей журналистской карьеры, статьи написанные обо мне самой, я всё сберегла. Это, по большей части, отправляется в просторные синие мешки для мусора. Я всегда восхищалась Сьюзен Сонтаг и Йоко Оно, Джоном Ленноном и Крисом Кристоферсоном, хранила горы их интервью и фотографий — на вынос! Сьюзен Сонтаг и Джон Леннон умерли, Крис Кристоферсон напоминает мне об одной любви, которой больше нет, Йоко Оно ровно на десять лет старше меня и все еще пример для подражания. Она старится бестревожно и величественно, и я тоже так хочу: стариться без страданий, ясно и честно, с пониманием и с морщинами.

Я долго сижу над архивом, с более десятилетней давности номером немецкого «Rolling Stone» в руках, на обложке прекрасное лицо Йоко Оно. Я думаю о том, с какой радостью я бы писала для «Rolling Stone». Но предложения ни разу не поступало, а набиваться самой, в святая святых, у меня не хватало смелости.

Я перелистываю журнал.

И тут из него выпадает нераспечатанное письмо редактора «Rolling Stone». Видимо, когда-то я приняла его за рекламу и так и не открыла. Теперь я прочитываю: меня просят ответить, мне с удовольствием предложили бы сотрудничество. Письму больше десятка лет.

Я сижу с письмом в руках и сияю. Ну вот же: все хорошо.

Я знаю, что этот день рождения мне ради моих друзей надо будет отпраздновать. Знаю. Но не в состоянии их видеть. Не в состоянии сказать им, как я боюсь старости. Не в состоянии праздновать. А им так хочется за меня выпить. И что делать?

Я их приглашу. Отдраю дом. Поставлю на стол торты, положу шампанское в холодильник, в вазах будет полно цветов, поставлю прекрасную музыку, распахну двери настежь, напишу золотыми буквами письмо: «Добро пожаловать, приходите! Вспомните меня, пейте и кушайте!»

И они так и сделают. А я буду спокойно лежать на гостиничной койке, и позволю себе весь этот день рождения просто проспать.

Он встречает меня на вокзале. На нем два разных ботинка. И рубашка застегнута неправильно. Я тут же опять начинаю злиться, ну что за неряшливый парень! Я говорю: «Ты на кого похож? Рубашка! Не так застегнута!»

Он целует меня. Говорит: «Ты вернулась!» — и сияет. «Ботинки! — говорю я. — У тебя разные ботинки».

«Это важно?» — спрашивает он.

Ни о чем на свете Нина так не мечтала, как о ребенке. И к сорока годам почти потеряла надежду. Подруга пыталась утешать ее: чего только не случается с детьми в этом мире! Они напиваются до комы, разбивают машины, принимают наркотики, беременеют в четырнадцать лет…

«Я все готова стерпеть, — говорила Нина, — никогда не пожалуюсь, все вынесу».