Эльке Хайденрайх: Колонии любви (рассказы)

Эльке ХАЙДЕНРАЙХ

КОЛОНИИ ЛЮБВИ

Рассказы

Перевод с немецкого

В.Позняк

Издательство благодарит Немецкий культурный центр им. Гёте в Москве за помощь в издании этой книги

С6H5(NH2)CH3 - химическое вещество, которое вырабатывает в мозгу любовный синдром - открытие Майкла Либовица (США)

Анонс

Эльке Хайденрайх - исключительно популярная в современной Германии писательница, журналистка, телеведущая. Ее юмор заразителен, а темы вечны она пишет о встречах и расставаниях, об одиночестве, о стремлении начать все сначала. В сборник "Колонии любви" вошли девять ироничных, нежных и печальных историй "о странностях любви".

СОДЕРЖАНИЕ

Любовь

А собаку придется пристрелить

Дурашка

Маленькое путешествие

Apocalypse Now

Эрика

Твой Макс

Зимний путь

Сердце размером с кулачок

Коротко об авторе

ЛЮБОВЬ

Моего первого друга звали Ханзи. У него были тонкие каштановые волосы, большие испуганные глаза мышки-землеройки, и я влюбилась в него, когда он мне рассказал о своем школьном товарище, который на его глазах упал с Кельнского собора. Мы сидели в автобусе на последних местах, возвращаясь с экскурсии для молодых евангелистов. Ханзи схватил меня за руку и сказал: "Часть класса поднималась на собор, остальные остались внизу, я тоже. И вдруг он спикировал".

Мы как раз проезжали через Хаген в Зауэрланде. Было шесть часов вечера, шел дождь, нам исполнилось по четырнадцать лет. Кельнский собор был мне знаком по почтовым открыткам. Ханзи описывал, как тело падало вниз, будто темная птица, вращалось в воздухе, переворачивалось, как оно упало, стукнулось, брызнула кровь, закричали люди. "Кровь попала мне на штанину", - сказал Ханзи, его рука была холодная, и я поцеловала его прямо в мышиный рот и подумала, что бы было, если бы моя толстая мать спрыгнула с Кельнского собора.

Мне стало немножко жутко при этой мысли, но я представила себе этот мощный спектакль и его волнующие последствия. В то время я бы с удовольствием отделалась от своей матери. У нее всегда было плохое настроение и манера мокрым наслюнявленным пальцем тыкать в пятнышки на моем лице, разглядывать меня, когда я мылась, и разговаривать со мной так, как будто я дворовая собака: "Быстро, хоп, а теперь немедленно в свою комнату, не хочу ничего слушать, еще одно слово, Соня, и я тебе задам". Если бы меня тогда кто-нибудь спросил: "Кем бы ты хотела стать, Соня?" - я бы ответила: "Сиротой", - и действительно это было мое самое большое желание. Я прочитала все книги, где речь шла о судьбах сирот, и отчаянно завидовала им. Конечно, и тут не обходилось без ночных слез и сердечных мук, но я быстро пришла к выводу, что в дальнейшем едва ли кому больше везло в жизни, чем этим несчастным в детские годы сироткам. В большинстве случаев появлялся благородный дядюшка и пресекал издевательства садисток-монахинь над детьми в сиротских приютах; их ожидало заманчивое наследство, или у умершей матери, оказывается, была добрейшая сестра, которая начинала заботиться о брошенном ребенке и проделывала это столь великолепно, что из сироток, как правило, вырастали уважаемые добропорядочные члены общества, которые великодушно прощали своих мучителей.

Но так далеко я бы не зашла. Прощать я не собиралась, и если бы в день Страшного суда вновь встретилась со своей толстой матерью на небесах или в аду и она опять начала бы тереть своей слюной мое лицо и сказала: "Как ты отвратительно выглядишь, Соня", - то я бы отвернулась, как когда-то Христос от Марии, и сказала: "Что Мне и Тебе, Жено? Еще не пришел час мой". Моя мать была очень светлой блондинкой, весьма крепкой и абсолютно здоровой. Мой отец развлекался с молодыми брюнетками, был спортивен и пил шампанское для улучшения кровообращения. Надежды на сиротство сводились к нулю.

Другой моей мечтой было умереть. Я часто задерживала дыхание, пока лицо не становилось синим, но в последнее мгновение все-таки начинала дышать. Однажды я легла на рельсы и представила, как моя семья, плача, будет стоять у гроба и наконец поймет, что ребенок тоже человек, но поезд все не шел, и в конце концов мне стало слишком холодно. Прыжок с закрытыми глазами с каменной лестницы в подвал стоил мне двух швов на подбородке, разбитого колена, трех недель в больнице и пары оплеух от матери, которая в очередной раз убедилась, что ребенок может раз и навсегда испортить жизнь эмансипированной женщины.