Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

— Я живу вместе с сестрой, — объяснил мне Норман. — Наш дом стоит почти в самом центре Бекнема [189] Пригород Лондона. , это очень удобно — рядом станция и все магазины.

— Зря ты не привел сегодня сестру, — высокомерно заметил Чарльз.

Норман покраснел и беспокойно окинул взглядом напружинившиеся торсы и разинутые в исступлении рты на стене.

— Можно мне зайти к вам на этих днях, Чарльз? — спросил я. — Всё это время я внимательно изучал ваши тетради и почти дошел до конца. Мне нужен небольшой инструктаж.

— Инструктаж, завтра? — Взгляд старика уже перехватил Стейнз, и я увидел, как сделалось рассеянным, а потом резко переключилось его внимание. Стейнз протянул ему руку в кольцах, и я услышал, как Чарльз говорит: — …прекрасный вечер, просто незабываемый.

Решив не отставать от Чарльза, я схватил его за локоть:

— Я зайду на чашку чая, как прежде.

Он похлопал меня по руке.

Вскоре я уже болтал с тем коренастым мужчиной, слишком много смеялся, пытаясь очаровать его, и, наполовину расстегнув рубашку, поглаживал себя по груди. Он увлекался фотографией, сдержанно относился к Стейнзу — я злорадно с ним согласился, — но любил Уайтхейвена. Я сказал ему, что Уайтхейвен меня фотографировал, но тут же понял, что он обиделся, решив, будто я его разыгрываю.

— Ну, а вы когда-нибудь были натурщиком? — спросил я.

Подошел Альдо и сказал:

— Ах, идем отсюда.

Он явно был под мухой и держался довольно развязно. Лишь в тот момент, когда мы втроем вышли за дверь, я сообразил, что его слова были адресованы коренастому, а не мне.

— Рад был познакомиться, — сказал коренастый. Еще некоторое время мы обменивались любезностями, а потом они не спеша удалились вдвоем — под руку. Взбешенный, я шатаясь поплелся в гостиницу.

— Сахар?

— Спасибо, не употребляю.

— А я, признаться, начал употреблять. Я уже сдался. — Отложив в сторону щипцы, Чарльз вытянул свои крючковатые пальцы и сгреб с полдюжины кусочков сахару. Мы сидели и не торопясь пили чай. Вновь зашел Грэм с кипятком, и Чарльз устремил на своего слугу доверчивый, благодарный взгляд. На Скиннерз-лейн всё шло как по маслу. — Зубы у меня свои, — добавил он.

Мы, как и прежде, сидели в маленькой библиотеке, Чарльзовом убежище, единственной части дома, на которую не распространялась свойственная Грэму забота о чистоте и порядке. Бывая там, я каждый раз видел признаки новых пертурбаций: перемещались со стола на пол книги, складывались в стопки или разбрасывались по комнате старые школьные папки — казалось, кто-то пытается найти и систематизировать некие материалы, что лишь приводит к еще большей неразберихе. Всё это напоминало место стоянки древнего человека, перерытое дилетантами в поисках монет и амулетов. Книги, чьи названия бросились мне в глаза в прошлый раз, были уже либо свергнуты со своих шатких постаментов, либо завалены другими пластами: атласами с потрескавшимися корешками, нотами популярных вещичек («Вальса» с альбома «Любовь-пятнадцать» [190] В названии обыгрывается теннисный термин, означающий счет «ноль — пятнадцать». ), журналами, чья цветная печать так выцвела со временем от солнечных лучей, что принцы крови стали по-гогеновски смуглыми, собаки — розовыми, а трава — светло-голубой.

Там я чувствовал себя как дома. Когда мы сидели по обе стороны от пустого очага, мне вспоминались оксфордские консультации, а также ощущение собственных неполноценности и легкомыслия, частенько возникавшее у меня под пристальным взглядом наставника, чьи занятия со мной — как он недвусмысленно намекал — были пустой тратой времени и отвлекали его от исследований в области наследственного права, длившихся уже не один десяток лет. Наши с Чарльзом беседы отличались той же мужской откровенностью, тем же пренебрежением салонными правилами, позволяющим образованным людям говорить о содомии и приапизме так, словно речь идет о чем-то другом. Они отличались той же терпимостью по отношению к молчанию.

— Очень утомительно, — туманно выразился Чарльз. — Я и так живу только прошлым, а тут еще люди напоминают о себе подобным образом.

— Ваш сын бакалейщика. Да, признаюсь, я несколько разочарован.

— Бедняга так и не понял, что весь смысл в том, чтобы он оставался в прошлом.

— Думаю, ему было трудновато оценить «Мучеников» по достоинству.

— А мне показалось, что они его обескуражили, но потом он, пожалуй, начал смотреть на них с интересом.