Владимир Рецептер - Смерть Сенеки, или Пушкинский центр [журнальный вариант]

Изиль был дотошен и никому не прощал фальши и подлости. Он просто отдалялся и отделял себя от тех, кто утратил его уважение и доверие, независимо от звания, положения и даже таланта. В нём жило то незыблемое знание добра и зла, о котором говорил Сенека. И так же, как Сенека, он был готов на компромисс с собой, если того требовали интересы великой театральной империи.

— Я — агностик, — говорил Изиль, — в загробную жизнь не верю, и не могу изменить мнение о человеке из-за того, что он умер. Нет, Воля, артист Х. умер, потому что смерть пришла, но умер негодяем и стукачом. Актёрские способности ничего не меняют. Борька Лёскин перед эмиграцией поехал на гастроли в Пермь за свой счёт, потому что без партсобрания ему не оформили бы документы на выезд; он всю войну прошёл, как солдат и коммунист, а теперь должен был пройти процедуру исключения из партии. Это было жуткое собрание. После него сошлись в нашем с Даниловым номере, посидеть, попрощаться. А Х. стал бегать по номерам. «Вот вы везёте “Историю лошади”» во Францию, а эти евреи, Заблудовский с Даниловым, там останутся, увидите!.. Их всех надо гнать из театра к такой-то матери!.. И сегодня же — письма и в обком, и на Литейный, в Большой дом, чтобы все знали!.. Чтобы пре-до-твра-тить…» Гоги с нами не было, директор наложил в штаны, и если бы не Нателла, эти письма пошли бы, можешь быть уверен!.. А ты хочешь, чтобы я это ему простил, потому что он умер?.. Нателла стала успокаивать директора: «Бросьте, наплюйте…», и он не решился поднимать шум… Обошлось… Всё!.. Ты мне про Х. больше не толкуй. И дневники он писал не для себя, а для отмазки... Там от вранья спрятаться некуда!.. Он врал себе, пытался обелить жуткие поступки, но не получилось, потому что это была ложь.

— Его уже нет, Изиль!.. «Несчастнее приносящий зло, чем претерпевающий», — сказал Сенека. «Спаси, Господи, и помилуй ненавидящие и обидящие меня…». Понимаешь?.. Надо прощать, старик!..

— Ну и прощай, на здоровье!.. Я же тебе не мешаю, прощай!.. Я говорю о себе…

Историю с исключением из партии артиста Бориса Лёскина знал весь театр и весь город. И в Москве знали, потому что всё, происходившее в БДТ, было важно для оценки нашего времени…

То, что говорил Заблудовский, было общеизвестно, но высказано остро и заново. То, что говорил я, было, что называется, «общим местом». Всё дело в том, что «общее место» — мир, в котором кто-то из нас пока ещё жив, мир, который дотянул до сегодняшнего дня…

Атлантида — часть Апокалипсиса, его ощутимое начало.

Иисус родился вместе с Богом, в то же время, в нём нет начала и нет конца, что трудно понять человеку, рождённому в грехе, для грехов и смерти.

В поисках общего места возник Ковчег и состоялась Земля.

Что мы можем пожелать тем, кто ушёл?.. Общего места. Прощения. Вечной Памяти. Царствия Небесного…

Сидя в Гогиной ложе, как помните, я ещё не получил роли, а о Сенеке уже знал. Философ, поэт, стоик, драматург и образцовый римлянин, Сенека служил при дворе Нерона и был вынужден одобрять уродства его молодой тирании…

Теперь, задним умом, понимаю, что лучшим «Сенекой» в труппе мог стать Заблудовский. Длинный, узкоплечий, длиннорукий, интеллигентный, с высоким благородным лбом, красивым голосом, умными глазами, умеющий держать себя в руках и быть внимательным ко всякому коллеге. Но тогда это не пришло мне в голову как от меня не зависящее.

Великий Дант упомянул славное имя Сенеки в «Божественной комедии». Между смертью и воскресеньем сам Иисус Христос сошёл во ад, дабы вывести из него святых Ветхого Завета. Луций Анней был среди них…

— Обстоятельства твои печальны, — сказал мне Сенека, явившись домой среди ночи, — но если не будешь стремиться к радости… ты обречён...

Он говорил с запинками, давая мне не только услышать, но и понять.

— Мудрец полон радости, весел и непоколебимо безмятежен… он живёт наравне с богами... А теперь погляди на себя...

Контраст был столь разителен, что наша общая пауза становилась невыносимой…

Досмотрев спектакль «Иван», я сидел в Гогиной ложе…

3.

Старшего брата Юзефа крестили, а его самого — нет, и, когда в 90-м году театр впервые выехал на гастроли в Израиль, ему купили крестик в Иерусалиме. «Мирон» отнёсся к этому серьёзно, и, вскоре по возвращении, выучив «Символ веры», крестился в Князь-Владимирском соборе, приняв имя Иосифа.

Как-то он позвонил мне и начал издалека:

— Воля, вот тут ставят «Бег» Булгакова. Я читал твою «Булгаковиаду», здорово написано. Как думаешь, зачем сегодня ставить «Бег»?..