Сесилие Треймо - Летний домик

Ты сказала: «Положи её обратно», – но Лена не послушалась. Она ничего не говорила, только рыдала. Ты повторила ещё раз. Но Лена прижала игрушку к себе. Она не хотела, чтобы та сгорела. Но ты так разозлилась, что тебя было не остановить, и ты схватила Лену. Я видел. И слышал, как она закричала. Тогда ты отпустила её. Лена повернулась и побежала прочь. А я, стоя за запертой дверью, слышал и видел всё через замочную скважину. И я знал, что Лена побежала в лес, и тебе это тоже было известно, потому что ты крикнула ей вслед: «Вернись! Если попытаешься спрятаться в лесу, придут тролли и заберут тебя!»

Исабель незаметно смахнула стекавшую по щеке слезинку.

Когда девочка подняла глаза, папа уже закончил свой рассказ.

Он стоял посреди комнаты с несчастным видом, часто моргая, и держал в руках ту самую игрушечную собачку, спасённую из огня.

В комнате стояла такая тишина, что отчётливо было слышно дыхание каждого.

– Больше я не видел Лену, – произнёс папа. – Я просидел в подвале до вечера, а потом нигде не мог её найти. Она так и не вернулась после того, как спрятала эту игрушку…

Опустошённый и грустный, папа посмотрел на собачку: «Лена больше не вернулась. А на следующий день её нашли мёртвой в лесном озере».

– Я не собиралась прогонять её, – слабым голосом сказала бабушка. – Я только не хотела, чтобы она убегала в лес. Поэтому я и крикнула ей вслед.

Дедушка приблизился к бабушке и сжал её руку.

Папа не смотрел на них. Он ещё раз провёл пальцами по собачке – по её выцветшей мордочке, затвердевшему тельцу и обгоревшему уху, – поставил её на стол и вышел из комнаты.

В комнате стояла мёртвая тишина.

«Неужели это правда?» – думала Исабель. Неужели это была их бабушка, бабуля, которая всегда играла с ними, заботилась о них и хлопотала, баловала и обнимала, пела колыбельные и пекла блины? Бабушка, пахнувшая цветами, с которой связаны воспоминания о клематисах, заблудившихся лосях и лесных кострах. Бабушка, которая накрывала под дубом стол, пекла булочки с корицей и готовила отвар из цветов бузины с ванилью… Неужто она и правда так обращалась со своим сыном? И как бабушке и папе удавалось столько лет всё это скрывать?

От ужаса Исабель не могла ни пошевельнуться, ни вымолвить хоть слово, но в то же время, как ни странно, она испытывала некоторое облегчение. Наконец всё закончилось. Теперь она знала это. Все знали.

В поле зрения Исабель попадали коридор и распахнутая дверь в сад, через которую вышел папа. Больше всего она сейчас хотела пойти за ним, но не решалась даже сдвинуться с места. Да и все остальные члены семьи застыли где стояли.

Наконец сидевшая на стуле бабушка нарушила молчание. Тяжело вздохнув, дрожащим голосом она произнесла:

– Иногда родителям не удаётся поступать правильно, даже если они знают, что делают что-то очень плохое…

Исабель не понимала, к кому, собственно, бабушка обращается – к ним, к дедушке или, может, к себе.

– Я была раздавлена, когда мы потеряли ребёнка. И когда мы вернулись сюда следующим летом, всё шло хуже некуда. Анне требовались помощь и уход, а Уве – он работал целыми днями в городе. Всё было на моих плечах, я была совершенно одна… И я не переставала думать о нашем малыше. Врачи сказали, что у нас больше не будет детей… Это было слишком для меня, это было невыносимо. Своё отчаяние и злобу я вымещала на Эрленде.

На папе! Исабель снова захотелось пойти за ним, но она по-прежнему не могла сдвинуться с места.

– Это я спрятала ключ от подвала, – продолжала бабушка, и её голос прозвучал так надломленно, что Исабель отвела взгляд и прикусила губу. – Когда в лесном озере нашли тело Лены, я заперла дверь и выбросила ключ. Хранить его, даже смотреть, как он торчит в замке, я не могла… Вернувшись в город, я постаралась обо всём забыть. Знаю, что мне стоило бы поговорить об этом с Эрлендом, но я не могла. Не могла.

Бабушка затрясла головой и как будто вся съёжилась, стала совсем маленькой.

– Знаю, что по отношению к нему я совершала предательство всё то лето, а потом… Когда мы вернулись домой, я сделала над собой усилие и притворилась, что ничего не произошло. Я была вынуждена. Это был единственный способ. Я не могла думать об этом всё время… Я молчала, чтобы не вспоминать, – сказала бабушка.

На некоторое время снова воцарилось молчание. Все старательно отводили взгляды, блуждали глазами по комнате, смотрели куда угодно, лишь бы не друг на друга. Мама заговорила первой.