Евгений Туинов - Человек бегущий

И вдруг Грушенков понял, что Андрею Владимировичу действительно ведь некуда было деваться, попроси он у него двадцать эти рублей сейчас. Он даже не знал, почему так выходило, но выходило же, ей-богу, выходило, как дважды два — четыре, потому что он, Грушенков, засек его на этой шуточке со спящим Славкой, еще как засек, и теперь, чтобы отказать, Андрею Владимировичу нужно было… Даже непонятно, что… Да нет, понятно, конечно, — нужно было что-то там из своих принципов пересмотреть… Ну не пересмотреть если, то здорово поступиться. Ведь он как бы сейчас виноват перед ним, перед учеником своим Грушенковым. Как же он с деньгами-то выкрутится? В общем, иди и бери его тепленького. Ага! Надо же!.. Но Грушенков почему-то уже знал наверняка, что не пойдет ведь и не попросит, не сделает этого. А сама возможность — она радовала. И здорово он его за Славку наказал. Ущучил! Пускай, пускай… А деньги — ладно. Можно от Борика и в рожу схлопотать. Первый раз, что ли? Но просить у человека денег в такой его крайности, просить, когда он отказать не сможет, — этого нельзя. Грушенков не знал почему, но чувствовал, что нельзя, и баста, уверен был.

В этой-то уверенности и застал его звонок, возвестивший об окончании второго урока. Между делом он отхватил на этой проклятой алгебре очередную «пару» в дневник. Его вызвали, а он даже не врубился, что за тема урока, что за задачку ему предлагали решить у доски. Короче, — где наша не пропадала! — Грушенков молча отнес дневник на стол Надежде Осиповне и возвратился на место. Потом оказалось, что задачка сложная была. Зубрила Ленка Жихарева, и та не справилась. И Надежда Осиповна ее еще укорила, мол, вон Груня, тот хоть честно признался, что ему слабо, а Жихарева у класса десять минут отняла, но решить не решила. Ему даже мельком сделалось приятно, что не потащился к доске, не унижался в беспомощности, не ждал позорной подсказки — все равно «пара» была ему обеспечена, так что лучше уж так, дневник на стол, и все дела. Только вот почему они его Груней зовут? Ну, одноклассники-то ладно, но учителя-то, учителя!.. У него и фамилия имеется, и в классном журнале она правильно записана, и на его дневнике. Ведь Надежда Осиповна так и сказала: «…вон Груня, тот хоть честно признался». Надо будет вопросик задать, чего это они? Потом как-нибудь, не сегодня… Какой-то он сегодня рассеянный из-за этого Борика. В общем, деваться некуда — придется у новенького спросить денег. Только откуда у него? Тогда у кого еще?

Грушенков медленно прогуливался по школьному коридору, сложив, ну совсем как Андрей Владимирович, руки за спиной. Мимо проносились пятиклашки с визгом и гоготом, кого-то валяли по полу, тузили кого-то в укромном углу возле мужского сортира, с кем-то разбирались дежурные…

— Слышь, Жихарева, а Жихарева, — остановил Грушенков одноклассницу.

Ленка прогуливалась со своей подружкой Алкой Воронихиной, чинно так, под ручку, ну как это они умеют, эти бабы, с понтом они на танцах или где на бульваре летним вечером..

— Чего тебе, Груня? — удивилась Жихарева, но остановилась.

— Давай, Жихарева, дружить, — уныло пошутил Грушенков без всякой задней мысли. — Мы ведь с тобой на пару по «паре» схлопотали. У нас есть то, что сближает. Ну и что, Жихарева, что ты отличница, а я с двойки на тройку. Это дружбе не помеха. Вот дай мне, Жихарева, для начала нашей дружбы двадцать рублей в долг. А?

Ленка покрутила пальцем у виска, и они отвернулись с Алкой обиженно и зашагали по коридору — этакие неприступные фифочки, нос кверху, глазки книзу… Тьфу! Тошно смотреть. Но где взять денег? Если честно, то девчонок из своего класса Грушенков презирал. Ну, что в них такого, что нормальные мужики по ним сохнут? Например, Славка-друг из-за этой Алки Воронихиной тогда… Стоило ей рядом пройти, Славка аж бледнел весь, вытягивался в струнку, напрягался и дышал неровно. А она-то, она, хвост пистолетом, по сторонам ни-ни, не глядит… Да она и сейчас мизинца его не стоит с левой ноги, да Славка, да он, да если уж на то пошло!.. Короче, не пара она ему была, и баста. И вообще это у него как болезнь — поломала, покорежила и прошла. И слава богу! Должна была пройти. Не ходить же ему было всю жизнь чокнутым! Другое дело Лида Варенья из «Завета»…

Прозвенел звонок, и Грушенков пошел на уроки труда. Они всегда были спарены, эти в общем-то любимые им уроки, любимые за то, что тут, за верстаком или за токарным станком, Грушенков не чувствовал себя хуже других, тут у него все ладилось, — деталь там если выточить какую или заготовку для болта, резьбу нарезать, напильничком пошмурыгать по железяке, просверлить что-нибудь или табуретку сварганить, — тут у него руки оттуда, откуда надо, росли, даже самому непонятно было, где только нахватался.