Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Девушка сначала показалась ему незрелой, капризной и глупой. Ни с того ни с сего она при каждом слове его брата разражалась смехом, — правда, ничего не скажешь, смех ее был нежный и приятный, он заполнял весь дом и как будто согревал человеку душу. Но кто не знает, что и смеяться надо с умом, а не попусту. Ион видел, что Михаю нравится ее смех и что он нарочно то и дело смешит девушку. Михай усаживался рядом с ней и шептал ей на ушко что-то озорное, прижимаясь к ее плечу и взяв за руку. Девушка отстранялась, щеки ее заливались застенчивым румянцем, и, опуская голову, она что-то невнятно шептала: «Не надо», или «Сиди смирно». Но по ее голосу было ясно, что она скорее ободряет, чем останавливает озорника, и в эти минуты у Иона горячие мурашки пробегали по спине, и он отвертывался в сторону. Брат же Михай не обращал на Иона никакого внимания, и однажды вечером, когда они находились только втроем, Михай подсел, как обычно, к девушке, взял ее за руки и принялся сыпать такими шуточками да прибауточками, что прямо со смеху помрешь. Ион тоже веселился вовсю, хохотал до упаду, вытирая выступившие на глаза слезы прямо кулаком, а потом вдруг в недоумении остановился: он заметил, что девушка и не думает смеяться, более того, она как будто чем-то испугана, вся дрожит, в лице ни кровинки. Это очень удивило Иона: он не понимал, что за девушка Руксандра, дочка Илие Белягэ, которая хохочет как дурочка, когда не следует, а когда нужно бы смеяться — готова разреветься. Он присмотрелся к ней внимательнее и только тут обнаружил, что она красива, очень красива, что у нее молодая, нежная грудь, глаза черные, большие, беспокойные, как у дикой серны, лицо свежее и белое, губы полные и алые, как цветы шиповника, а волосы длинные, покрывающие плечи, словно шаль. Он почувствовал, что у него почему-то начинает сильно колотиться сердце и разгорелись щеки, точно он сидит у пылающего очага. Бессмысленно уставившись на девушку, почти не видя ее, он ясно ощутил, что с ним творится что-то странное: казалось, он плыл по широкой спокойной реке, и вдруг она прорвала плотину, вода бурно устремилась в пролом, увлекла его с собой в водоворот. А он не сопротивляется, зная, что не найдет себе покоя, — так уж ему на роду написано. Но в то же время он понимает, что ему не видать счастья: ведь перед ним стоит человек, который преграждает ему путь, и он не может отбросить этого человека в сторону, потому что это его брат. И в ту самую минуту Михай, словно угадав его мысли, желая показать, что Иону действительно не убрать его, метнул на брата сверкающий взгляд и сказал тихо, но с угрозой в голосе:

— Взгляни-ка, Ионикэ… Кажется, кто-то стучит в дверь… Пойди турни его!

Ион понял эти слова по-своему и минуту просидел, согнувшись на лавке, бессильно опустив руки; у него сердце разрывалось от отчаяния, бессилия и досады, и он смотрел блуждающими глазами на Руксандру, надеясь, что она вдруг поймет все, что происходит у него в душе, — поймет, высвободится из объятий Михая, повернется к нему, скажет ему ласковое слово, бросит на него взгляд, подарит ему надежду. Но тут же он сообразил, что этого не может случиться, что это невозможно, пока его брат… И в этот миг у Иона мелькнула мысль, что Михай хочет избавиться от него. Он вскочил, схватил палку и, не сказав ни слова, вышел, хлопнув дверью.

На улице ему вдруг пришло в голову, что он сделал глупость, ему не следовало уходить: может, там между ними ничего нет и брат вовсе не имеет видов на девушку: она ему нравится, и только, и если бы он, Ион, высказал ему все, что у него на душе, брат, пожалуй, понял бы его. Да только скажет ли он когда-нибудь?..

Стоя у ограды, в темноте, Ион неотрывно следил глазами за двором дома Илие Белягэ и освещенным окном, за которым, казалось ему, те двое страстно обнимаются. Так стоял он, затерянный в темноте, с болью в сердце, вздрагивая при каждом шорохе, при каждом звуке шагов, опасаясь, как бы не открыли его убежище и не спросили его: «Что ты здесь делаешь? Чего тебе надо? Кого ты ждешь?» Когда Михай вышел из дома, было уже далеко за полночь. Увидев в лунном свете лицо Михая, раскрасневшееся от страсти, Ион содрогнулся. Брат был счастлив, и это счастье могло достаться ему, Иону…

Мать своим чутким сердцем понимала или догадывалась, что творится с Ионом, и пыталась своей любовью исцелить его раны.

— Что с тобой, родимый мой? Вижу, ты в последние дни какой-то грустный ходишь… Худеешь… Ничего не ешь… Не спишь. Что с тобой, дитятко? Скажи мне, ведь только вы одни у меня, и тогда я вижу, что вы горюете, у меня душа болит. Не скрывай от меня, сынок, не годится так…