Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

— Я хотел бы познакомиться… — начал он, но так и не закончил.

Наступило гнетущее, неловкое молчание.

Секретарь принялся отскребать другое пятно на притолоке двери. Председатель уставился в одну точку на стене. Михай вертел в руках линейку, а Ион спрашивал себя, что все это означает.

Немного погодя на дворе послышались шаги. Кто-то шлепал по грязи и кричал грубым, хриплым голосом, словно в лесу:

— Ээ-эй, Алеку! Хее-е-ей! Есть кто здесь?

Лазу встрепенулся.

— Это Булига, конюх. Что ему там понадобилось?

— Айда к нему! Айда к нему, посмотрим! — заторопился секретарь и поспешно отворил дверь, хотя проще всего было позвать конюха в помещение.

— Прости нас, Ионикэ, — извинился председатель. — Мы сейчас же придем…

Ион очень удивился, не зная, что и думать.

— В чем тут дело?

— Черт их знает, — пожал плечами Михай и побагровел, точно переживая нанесенную им обоим обиду. — Не по душе им твой приезд… Я хочу сказать, что они не ожидали, что пришлют тебя. — И он продолжал изменившимся голосом: — Говорят, ты стал очень требовательный. Это правда? У нас председатель и секретарь, ничего не скажешь, хорошие люди, но они не больно-то разбираются во всем. Хозяйство у нас большое… шестьдесят семей… двести сорок гектаров… шестьдесят голов скота… пятьсот овец… Понимаешь, что это значит? Все село смотрит на нас… Ответственность велика? Еще как велика… Здесь нужна голова да голова… А они… — тут он вздохнул. — Я уж не говорю, каких трудов мне стоит раздобывать все необходимое. Э, кабы ты только знал! Видел новые конюшни и амбары? Ну, так знай, — продолжал Михай к удивлению брата, — за них мне надо спасибо сказать… А что до этих двух… то от них толку дождешься после дождичка в четверг… Но хватит об этом, — закончил он. — Ты сказал, что хотел бы… Чего, бы ты хотел? Скажи мне…

— Мда… мне хотелось бы познакомиться с хозяйством.

— Ах, вот оно что! Ну, это дело простое… Я поведу тебя, — предложил он. — Покажу тебе все. Ты, может, думаешь, я отсиживаюсь здесь, в конторе?.. Мне не по сердцу это, — с отвращением махнул он рукой в сторону стола. — Это не для меня, — по секрету признался он. — Я знаю хозяйство как свои пять пальцев. И ежели я, счетовод, не буду среди людей, то кто же будет? Но об этом после. Берем сундучок — и до дому… Помоешься, подкрепишься и соснешь. А потом потолкуем с тобой вволю. Идет? Ничего, ничего, сам знаю… Ты голоден, устал с дороги… К черту все, ведь тут не горит…

Стул под Ионом начал поскрипывать. Михай торопил брата, но тот был в замешательстве, не зная, что предпринять. Чтобы не встречаться взглядом с братом, он бесцельно уставился в окно, на серых взъерошенных уток, плававших в луже, и вертел в руках сигарету.

— Михай, не надо, благодарствую… Зачем переливать из пустого в порожнее?.. Я уже думал о том, где мне жить… И о тебе… О вас… — Иону показалось, что он сказал слишком много, и он опустил голову, слегка покраснев. — Только… Нет… Я не… У вас будет трудно… Руксандра… Я не хотел бы…

— Как! — в негодовании вскочил Михай. — Как! Где же это слыхано? Что за чертовщина, ведь не к чужим же ты приехал…

— Да… Тут еще одна вещь, Михай, — забормотал Ион. — Село… люди… что скажут они… очень это… — Ион залился краской, окончательно смутившись. К счастью, как раз в этот миг отворилась дверь и вошли председатель с секретарем. Странное дело! Их как будто подменили, словно разговор во дворе с конюхом вернул им хорошее настроение. Лазу подошел к Иону, посмотрел на него ласковым, дружеским взглядом и сказал откровенно:

— Ионикэ, не сердись на нас… Как видишь, мы приняли тебя не совсем хорошо… Эх, черт подери! — продолжал он сокрушенно, мягким голосом. — Когда голова полна забот, и с друзьями-то ведешь себя невесть как…

Светлая улыбка, блуждавшая на губах Алеку Лазу и слегка разгладившая на его лице грубую морщинистую кожу, его потеплевший голос, который исходил из сердца и напомнил Иону другого Лазу, его старого приятеля, — все это взволновало и обрадовало его.

Ион не мог знать, ему и в голову не приходило, что перемена в обращении председателя, в душе питавшего к нему добрые чувства, объяснялась коротким разговором, который произошел во дворе, после ухода конюха:

— Что ты на это скажешь? — спросил Лазу.

— Скажу… Что мне говорить? — досадливо отмахнулся секретарь. — Как раз теперь, когда мы собирались вскрыть все его мошеннические проделки, как раз теперь… Это может помешать нам… Черт возьми! Я — член партии, а говорю совсем не то… Как будто райком не знает, что делает… И потом, к чему эти вопросы?! — вдруг возвысил он голос на председателя.