Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Кроме вышеупомянутого парнишки, известие это никого не взволновало. Слухи, видимо, давно опередили глашатая, и люди, знавшие все заранее, не расходились только по привычке, повинуясь гражданскому долгу; почти не прислушиваясь к словам барабанщика, они тихо переговаривались между собой о том о сем.

При втором «заходе» глашатая парнишка, точно решившись немедленно предпринять что-то чрезвычайно важное, принялся поспешно, с решительным видом застегивать свою куртку. Однако, покончив с этим, он так и остался стоять на месте в явном замешательстве.

— Сразу приходите! — пыхтел барабанщик. — Торопитесь! В деревню…

Бросив в сторону громкоговорителей свирепый взгляд и низко надвинув кепку на лоб, паренек украдкой оглянулся вокруг себя, стараясь отгадать по лицам окружающих, что бы все это могло значить.

Он был одним из тех, кого прислали в район — как именно и возвещал барабанщик — для покупки у населения живых ягнят, при оплате с веса за наличный расчет. Цена была установлена государством, об этом сообщалось в областной газете и во всех деревенских стенгазетах. А он, Стан Кирикэ, выполняя первое в своей жизни задание, порученное ему начальством, написал обо всем этом специальное объявление, ясно излагающее суть дела, и отнес его в местный радиоузел. Поэтому-то он и вертелся теперь все время около громкоговорителей, чтобы послушать свое произведение!..

Действительно, было что послушать! Вместо извещения по радио — о твердой цене, установленной государством, — унылые выкрики барабанщика, призывающего «о цене сторговаться на месте!»

«С кем же, интересно, торговаться о цене? За чей счет? В чью пользу? Откуда эти изменения? Почему?»

Все эти мысли разом промелькнули в голове Кирикэ, и он так и загорелся, представив, как оборвет выкрики барабанщика, как объявит людям, что-тот обманывает их, хочет ввести в заблуждение, пытается одурачить, потому что, вероятно…

А глашатай, равнодушно уставившись в землю и прерывисто дыша, продолжал по «второму заходу»…

Внезапно Стана Кирикэ охватил ужас, и он так и застыл, держась рукой за последнюю пуговицу своей куртки: а что, если не барабанщик придумал новое объявление, а кто-нибудь из приехавших вместе с ним товарищей… Да, без сомнения — это сделал кто-нибудь из скупщиков! И, разумеется, не из честных побуждений!

Если бы в этот момент спросили Кирикэ, на чем основывались его подозрения, он не мог бы толком объяснить. Не мог бы он также объяснить, почему, хотя и мысленно, употреблял такие суровые выражения, как «разумеется», «без сомнения»… Будь Кирикэ уверен, он, без сомнения, не стоял бы как вкопанный посреди дороги и уж, разумеется, не оглядывался бы растерянно и украдкой по сторонам!

Бригада, прибывшая в деревню, организовалась только на днях; состояла она из четырех человек, еще недостаточно знакомых между собой, чтобы дружно работать (правда, они знали друг друга в лицо), и его, Стана Кирикэ — пятого колеса в телеге, — присланного сюда в качестве практиканта прямо со школьной скамьи. И вот теперь — боевое крещение для него. И никого рядом: ни друзей, ни знакомых!

Да, в самом деле положение ужасное. Как тут справиться человеку, которому нет еще и семнадцати лет? Но ведь он… его голыми руками не возьмешь: он как-никак сын рабочего. А если вы хотите знать истинные чувства Кирикэ, то думаю, что мы не ошибемся и не очень погрешим против правил правописания, если скажем, что он был даже Сыном Рабочего Класса с большой буквы. А это, само собой разумеется, является аттестатом зрелости, более ценным, чем любая бюрократическая бумажка!

Смысл этих трех слов, написанных, наперекор правилу, с большой буквы, и упорного «само собой разумеется» Кирикэ познал еще несколько лет тому назад так глубоко и ясно, что на этот счет у него не было никаких сомнений. (Для любителей точных, проверенных исторических дат — с четвертого октября тысяча девятьсот сорок девятого года.)

Кирикэ тогда было тринадцать лет. Он сдал вступительные экзамены в гимназию, получив хорошие отметки, но «не прошел по конкурсу». С особым злорадством, которое разделял и подогревал в нем его отец («Мы вам покажем, кто мы такие, и без вашей гимназии!»), он забрал оттуда свои документы и сдал экзамены в училище для металлургов. Экзамены он выдержал хорошо, но в тот день, когда должны были начаться занятия, узнал, что его «механически перевели» в училище для кожевников, где занятия начинались на неделю позже. Кирикэ никогда не помышлял стать кожевником. Отец его и подавно. И все же он снова забрал свои документы и сдал их — уже в третий раз — в училище для кожевников; но спустя два дня узнал, что его успели за это время «перебросить» в коммерческое училище: кто-то из тамошнего секретариата, зайдя в секретариат кожевников, взял с собой его документы.