И кому — если не считать старой бабки — мог прийти в голову этот бедный малыш? Кого могло волновать, что он угодил к Денге — человеку бездетному, «усыновившему» этого сироту?
Фенеш постучал по столу, призывая собравшихся к порядку.
Возглас Лебеды: «Так это и есть твой крестьянин-бедняк?» — неприятно кольнул его.
— Тише, товарищи! Ну, что у тебя, землячок?
Ферко не испугался официального тона вопроса.
— Вот пришел на собрание.
— А кто тебя прислал?
— Никто. Сам пришел.
— Зачем?
— Хочу вступить в колсельхоз.
— Да что ты говоришь?!
Тишины как не бывало. Люди вскочили с мест, обступили мальчика.
Бухгалтер покровительственным тоном допытывался у мальчика, не был ли он членом фашистской партии и кто надоумил его написать такое заявление.
Ферко рассказал, что по соседству с ним живет один старик, единоличник. Он-то и научил его. Заявление они вдвоем сочиняли, а вернее — втроем, потому что и бабка Феркина присутствовала при этом.
— Я это уж давно надумал, — нимало не смутившись общим хохотом, добавил мальчик. — Да только Дудаш сказал мне тогда: «Раз у тебя нет земли, и не думай вступать в колсельхоз». Только земля мне тоже, верно, полагается. Дядя Дюри говорит: «Ежели кто на фронте погиб, его родственникам земля положена…»
Фенеш подозвал мальчугана, погладил его лохматую голову и разъяснил:
— Вот подрастешь, сынок, тогда и ты станешь членом нашего коллективного хозяйства.
— А что же мне до той поры делать? У господина Денге оставаться?
— Поможем мы тебе. Товарищи, объявляю собрание закрытым. А вопрос о Ферко завтра или послезавтра решим.
Однако многие не уходили, снедаемые любопытством.
Лебеда принялся недовольно объяснять бухгалтеру, что колсельхоз — это не детский сад. Детям место дома или в школе. Откуда же колсельхозу взять денег на помощь сиротам?
Вскоре Фенеш ушел по своим делам, — в частности, ему надо было переговорить с председателем сельсовета о Ферко, а мальчику велел дождаться его возвращения.
— Зайдем, Ферко, покамест в клуб, — позвал его кто-то из парней. — Посмотришь на наших танцоров.
К ним присоединился и Лебеда, который почувствовал угрызения совести и поэтому захотел поговорить с мальчуганом. На сцене молодежь готовилась к районному смотру самодеятельности. Сначала репетировали пьесу, затем сценой завладели танцоры. Ферко скромно присел на краешек скамейки.
— Так ты что ж, решил, что и дети могут быть членами колсельхоза? — спросил, усаживаясь рядом, Лебеда.
— Все, кто может работать, имеют право! — повернулся к нему Ферко. — Видел я, например, как иные взрослые работают. Копаются с каким-нибудь пустяком: стыдно смотреть.
— Ишь ты какой! — усмехнулся Лебеда. — Ну, а что ты дашь в счет пая, ежели согласятся тебя принять?
— А вы сами-то какой пай внесли?
— Я-то? Я, сынок, дал шесть югэров [30] Югэр — мера земельной площади, равная 5775 кв. м.
первосортной земли, двух волов, телегу, плуг.
Ферко пожал плечами и опечалился.
Когда он сегодня выходил из расписных ворот хозяйского двора, то чувствовал себя так легко и свободно, что, казалось, не шел, а летел на крыльях до самого здания правления. А теперь Ферко начали мучить сомнения, а от слов Лебеды у него вообще тревожно заныло сердце. «Ну какое ему дело — ребенок я или нет? Чего ему от меня надо?» — думал он.
Некоторое время Лебеда смотрел на танцоров. Затем, свернув цигарку и закурив, снова принялся внушать своему соседу, что о детях-сиротах должно заботиться государство и что это неправильно, если все они сядут на шею колсельхозу.
— Нет у нас таких фондов! Два процента отчисляем мы, — так это на стариков, а не на ребятишек.
Ферко, слушая рассуждения Лебеды, еще пуще расстроился и теперь с нетерпением дожидался возвращения председателя. Только на него и надежда! А про себя он думал: «Вот бы хорошо, кабы сейчас какой-нибудь волшебник превратил меня во взрослого, сильного мужчину. Тогда бы и Лебеда перестал придираться».
— А что ты умеешь делать? — неожиданно повернулся к нему Лебеда.
Ферко пожал плечами. Что он мог ответить, когда в вопросе так и сквозило: «Ничего-то ты не умеешь, малец, и хочешь жить за чужой счет!» Может быть, именно за счет его, Лебеды.
— Плясать-то ты хоть умеешь? — снова спросил Лебеда.
— Получше вас, товарищ!
Лебеда задавал вопросы тоном, каким обычно взрослые разговаривают с детьми: с явным превосходством, полушутливо, полусерьезно. Но, услышав смелый ответ, он нахмурился.
Читать дальше