Капор уставился на председателя непонимающим взглядом.
— Некогда мне тут всех, кто приходит, разглядывать! А если это так нужно, найми фотографа да посади его у двери. Он чик — и готово! Тогда уж без ошибки!..
Фенеш махнул на него рукой и пошел в профсоюз работников сельского хозяйства. Секретаря он не застал, однако список членов профсоюза ему дали, и Фенеш внимательно просмотрел его. Список был полный, но никого с фамилией «Сакач» в нем не значилось.
— Ну, на нет и суда нет! — вздохнув, сказал Фенеш. — Сам по себе отыщешься…
Прошел день, за ним другой. Уже на носу общее собрание по вопросу о приеме новых членов.
В субботу, накануне собрания, пришел ответ Антала Дудаша.
«…Не знаю, — писал Дудаш, — кто накляузничал тебе на меня. Стоит только на день отлучиться из села, как уже начинают наговаривать на человека. Некрасиво так поступать, товарищи! Вернусь домой, так и скажу в глаза клеветнику. Неужели, если я однажды совершил ошибку, теперь меня ею всю жизнь попрекать будут? Да, я действительно когда-то сказал Яношу Керекешу, что без земли мы его не возьмем в колсельхоз. Но ведь Керекеш с тех пор давно уже в колсельхозе. Скажу откровенно, товарищ председатель, меня очень огорчило, что ты поверил сплетне, которую распространил про меня какой-то негодяй».
Снова помрачнел Фенеш.
«Глупый ты, Дудаш, — думал он про себя, — если мои слова так выворачиваешь. Ну что ж, до общего собрания не буду предпринимать никаких шагов».
Желающие вступить в колсельхоз еще с полудня толпились на дворе правления. Заходили, выходили, таращили глаза на все окружающее, все гладко выбритые, в праздничной одежде. Даже Лебеда и тот обул новые ботинки, что уже чудо, потому что с весны до поздней осени Лебеда всегда ходит босиком. «Обувь, — говорит Лебеда, — беречь надобно: ее задаром не дают».
Лебеда — широкоплечий, худощавый крестьянин. Середняк. Настоящая его фамилия — Янош Селеши, а кличку получил за то, что все овощи, какие выращивает у себя на огороде, Селеши вынужден отвозить на базар, а сам со своей многочисленной семьей питается лебедой да мать-и-мачехой.
«Все, что уродила земля-матушка, надобно съедать, братцы!» — любил повторять Янош Лебеда и всю весну кормил своих кур майскими жуками, чтобы кукурузу сберечь на зиму и для продажи.
— Ну, Лебеда, смотри не ожирей в колсельхозе! — подтрунивали над Селеши односельчане. — Теперь тебе больше не нужно копить деньги на землю.
— Пятеро душ у меня детворы-то! Их одеть-обуть надобно. Не бойтесь, найду, на что истратить деньги.
Открыли собрание. Но и тут неизвестный проситель не объявился.
Фенеш несколько раз напоминал сторожу, что если придет человек по фамилии Сакач, пусть пропустит его немедленно.
Заявления о приеме обсуждали и одно за другим ставили на голосование. Последним принимали Лебеду. Уже отгремели аплодисменты по его адресу, когда в президиум на цыпочках пробрался сторож и взволнованно прошептал на ухо председателю:
— Ференц Сакач.
— Пришли его сюда поскорей.
— Не могу! — покачал головой сторож. — Как же я пришлю его?
— Ах, так? Ты уже сам решаешь: прислать или нет! — вскипел председатель. — Что это еще за разговоры? Решать будет общее собрание, а не мы с тобой, — добавил он тут же, почувствовав, что был излишне строг со стариком.
— Ну, ладно. Только меня потом не ругай, — проворчал сторож и вышел из зала. Несколько мгновений спустя дверь снова распахнулась, и в зал, где происходило собрание, бесшумно, скромно, но решительно вошел Ференц Сакач. Он притворил за собой дверь, снял с головы облезлую баранью шапку и обвел всех собравшихся взглядом больших, ясных глаз.
— Добрый вечер, — звонким голосом поздоровался вошедший, остановившись у двери.
По залу прокатился гул удивления. Все, кто был в этот момент в зале, обернулись, и каждый на свой манер выразил изумление: кто присвистнул, кто засмеялся, кто покачал головой: «Нашел же кого пригласить сюда председатель!»
А Ференц Сакач все еще стоял у двери, спокойный, полный сознания собственного достоинства.
Это был мальчик лет тринадцати, с горящими черными глазами, кудлатой головой, в огромных, на взрослую ногу, ботинках, в грязных, дырявых суконных портках и летней, не по росту куцей курточке.
— Ферко! Так это же Ферко Сакач! — воскликнул кто-то.
— А вы, товарищ Фенеш, все о Ференце Сакаче нам говорили… А он Ферко!
— Батрачонок кулака Денге.
— Сирота, сынишка Анны Сакач!
Читать дальше