Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Когда-то, много лет назад, мне пришлось побывать в холмистых краях Праховы.

Жалкие пашни раскинулись по крутым оврагам и холмам, гранича с деревушками, лачуги которых были крыты тростником и соломой.

Местным крестьянам жилось тяжело, очень тяжело: почва была каменистая, и они выворачивали и разгребали камни деревянным плугом. Росла здесь тощая кукуруза, худосочный ячмень. Иногда лопатами выгребали куски торфа. Крестьяне сердито отбрасывали его прочь, не понимая, что находили на своих пашнях одно из ценнейших богатств — нефть.

Вот к этому-то богатству и устремили свои взгляды иностранные банкиры. Крестьяне пожимали плечами, не подозревая, что они, словно герои старинных сказок, терпят голод и холод возле бесценного клада. Прибывшие сюда посланцы иностранного капитала принялись скупать землю, и вначале крестьяне были очень довольны предложенной им ценой. Но это было только до тех пор, пока они не поняли, что выпустили из своих рук громадное богатство. Они слишком поздно осознали, что своей собственной рукой подписали окончательную продажу «периметра». Вот как это происходило.

Начальник жандармского участка, пришедший вместе со старостой и сельским писарем, распахнул калитку, направляясь к лачуге. Хозяйка, мазавшая завалинку, испуганно поднялась с колен.

— Что прикажете? — спросила она, торопливо заправляя под рваный платок пряди волос и испуганно улыбаясь. — Может быть, господин жандарм пришел за курами?.. У меня нет кур.

— Перестань болтать! — прервал ее жандарм. — Подавай периметр, да поживее!

— Помилуй меня боже! О чем это вы?

— Счастье тебе привалило, женщина, — перебил ее староста. — Ну? Значит, даешь периметр по-хорошему или нет?

— Теперь еще и ты, господин староста… Что тебе от меня надо, от бедной вдовы? Уж давно никто не говорил мне таких срамных слов, — добавила она и принялась было снова мазать завалинку.

Жандарм схватил ее за плечо.

— Слушай, ты! Хочешь не хочешь, а давай периметр!..

— Это что же?.. Силком?.. Вижу, ты не шутишь!.. Соседей позову!..

— Каких соседей, корова? Все соседки уж дали его.

— Дай им бог здоровья, если у них нет стыда.

— Как вижу, ты не знаешь, что такое периметр. Периметр — это… Ну как сказать… периметр. Подпишешь бумагу, получишь деньги, и готово дело. Поняла теперь, что такое периметр?

— Деньги? За что деньги?..

— За что отдаешь. Ну? Разве не так? Даешь — получаешь!

— Верно-то оно верно… — пробормотала женщина, совершенно сбитая с толку. — Но только чаще бывает так, что даешь, а не получаешь. Вот этого-то я и боялась всегда. Дашь кому-нибудь миску с мукой, либо какую вещь… а после их и не вернешь.

— Это другое дело, ты уж поверь, раз тебе говорит жандарм, — ведь я для вас царь и бог. Тот, кому нужен твой периметр, — большой господин, банкир. Не станет он из-за какого-то гроша мараться. Слыхала ты про Вакуум-Ойла?

— Не-е…

— Да откуда тебе и слыхать… Он ведь в самой Америке живет.

— А откуда он-то обо мне слышал?.. Тот господин Вакуум-Ойл?.. Я-то простая баба…

— Это дело другое. Мы слышали, — и все! Марш в примэрию и подписывай!

— Да ведь неграмотная я… не знаю!..

— Палец приложишь… Ну? Иди, что ли… говорю, — счастье тебе привалило.

— Да уж если ты, господин староста, наш земляк, так говоришь, иду!

Она вытерла лоб, опять поправила под платком волосы и с растерянной улыбкой пошла следом за ними. «Откуда бы ему меня знать, тому, из Америки?.. — удивлялась она, стоя на пороге примэрии. — Периметр?.. Видать, не то это, что я думала! Ладно, сейчас все узнаю».

— Значит, продаешь периметр? — обратился к ней молодой, красивый господин, сидевший за столом сельского писаря. Когда господин смеялся, — в глубине его рта поблескивал золотой зуб. Руки у него были чистые, и с такими тонкими длинными пальцами, каких женщина никогда в жизни не видела.

— Грамоте знаешь?

— Где там… — залилась она румянцем. — Это другие грамотные: священники, жандармы, писаря… Их это дело, грамота!

— Так, так… — одобрительно кивнул головой жандарм. — Да только не копайся. У господина нет времени. Ну, приложи палец!

Он придвинул к ней бумагу, белую как молоко, до того белую, что женщина даже провела рукой по глазам: может, все это ей мерещится? Потом она посмотрела на свой палец — потрескавшийся, черный, исколотый колючками, израненный ножом, которым она срезала сорняки для уток, выпачканный помоями. И только тогда она увидала по-настоящему свои руки, — эти растрескавшиеся, грубые, покрытые синяками руки, с черными ногтями и вздувшимися венами.