Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

— Так вот какое дело, Дину, я снова получил письмо от жены Джеорджикэ.

— Я тоже! — вздохнул Дину. — Бедный Джеорджикэ! Какой человек, какая душа! Кому Только он не помогал, кого не поддерживал в трудные минуты! Помнишь, Петрикэ, как он тебе прислал деньги, целый мешок денег, чтобы ты открыл лесопилку, ту, на которой работала механическая пила?

— А тебе как он помогал, Дину! Сколько денег он ухлопал, чтобы содержать тебя в школе, пока ты не кончил педагогическое училище! А как он бегал и хлопотал в Бухаресте, чтобы убрали отсюда прежнего учителя Попеску и назначили тебя: ведь ты хотел быть поближе к своей земле.

— А помнишь, как он, бедняга, когда не смог приехать на крестины твоей старшей дочери, прислал все приданое и свечи да еще Фире в подарок бархату на платье?

— Что и говорить! Не человек, а ангел небесный. Помнишь, как он тебя спас после той ревизии в школе?

— А как он тебя выручил в налоговом управлении, когда ты не внес налоги за лавку? Кажется, он и денег тебе сюда прислал, да и в Бухаресте хлопотал в министерстве финансов.

Братья пили горячую цуйку и поочередно умилялись, утирая глаза, влажные от цуйки и от жалости к Джеорджикэ.

— Вот смотрю я теперь на наших деревенских мужичков, — продолжал Дину, — на моих бывших учеников. Я-то уж хорошо знаю им цену, знаю, как они занимались, — без ремня даже азбуку не могли одолеть. А теперь их всячески поддерживают, посылают в городские школы, назначают бог знает каким начальством, инженерами или экономистами. А какая им от этого радость? Живут себе в Бухаресте в одной, ну, скажем, в двух комнатах, едят в столовых, работают как сумасшедшие, а одеваются не лучше меня или тебя. А когда Джеорджикэ стал на ноги, то хоть и был из простых крестьян, построил себе настоящий дворец, купил две машины, нанял кухарку, шофера и горничную, наряжался как король, и даже было такое время, что, только захоти, он мог бы купить все наше село.

— Так на кой же черт теперь люди лезут из кожи вон, чтобы выдвинуться? Непонятно, зачем это они учатся? Даром силы и здоровье тратят. Земли нельзя иметь, слуг держать не дозволено, магазинов — нельзя, имущества — нельзя, в общем — ничего нельзя! Все эти голодранцы за всю свою жизнь не заработают столько, сколько добывал Джеорджикэ за один только год. Помнишь, как он тебе купил лошадь для шарабана, когда твоя околела?

— Да, да, это было как раз после того, как он тебе купил симментальскую корову.

Убедившись, что напоминания о щедростях Джеорджикэ ни к чему не приведут, братья ударились в другие воспоминания.

— А помнишь, Дину, как ты жил у Джеорджикэ и Адины в ту зиму, когда закрылось общежитие училища?

— Как не помнить? Стоило ему уйти из дому, как она принималась меня гонять — то слугам помогать, то дрова колоть, то снег расчищать; один раз даже заставила подсоблять прачкам. И знать не хотела, что мне надо заниматься, словно я не был ее шурином, а просто приблудным сиротой, которого держат из милости. Слуг там было хоть пруд пруди, но она не терпела, чтобы кто-нибудь жил в ее доме и не работал. А какую важность на себя напускала, как барыня какая!

— А что ты хочешь? Джеорджикэ взял за ней большое приданое, а ее отец был из городских, не мужик, как наш. Когда я иной раз приезжал по делам в город и останавливался у них, бывало они уходили вместе в театр или в ресторан, а меня оставляли дома, потому что ей было зазорно сидеть рядом с деревенщиной. Джеорджикэ, бедняга, встречался со мной в городе еще до обеда и не стыдился зайти выпить со мной рюмочку. А иногда звонил ей, что пообедает в ресторане с инспектором из Бухареста, а сам шел со мной в «Бахус» или в «Элиту». Она дома держала Джеорджикэ на диете, чтобы он не растолстел, а меня кормила тоже из его диеты. А когда он попадал в ресторан, то совсем не торопился вернуться домой. Знал, что она будет грызть его за опоздание, но ведь, когда он не опаздывал, она все одно его грызла, и ему осточертела такая зубастая жена. Это уж точно, так и знай!

— Что-то я не замечал, чтобы она ему осточертела, он слушался ее, как пес хозяина. Она на него кричала, а он на задних лапках ходил. Может, ты и прав, и он ее не любил, а все одно слушался, лишь бы она молчала. Да, хлебнул горя бедный Джеорджикэ, много он настрадался! — тяжело и печально вздохнул Дину.

— Я люблю Джеорджикэ, как свою душу, да не приложу ума, как его вызволить оттуда. Но вот я никак ее не пойму, когда она требует выслать ей денег. Неужто все порастратила? Ведь он ее муж!