Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Она почувствовала голод. Все-таки надо встать, развести огонь и приготовить себе чай. А какой чай? Из черенков черешни для лечения почек? Из листьев подорожника для легких? Из тысячелистника для общего тонуса? А может, из зверобоя для печени? Или из липового цвета против нервов? Господи, какое это несчастье — быть такой тщедушной и больной! Необходимо лечить себя всю, каждый кусочек своего тела, миллиметр за миллиметром, так как в нем нет ни одной частички, которая не была бы сверхчувствительной, восприимчивой ко всяким болезням. Не мудрено, что окружающие ее люди — жильцы из большой виллы, все эти рабочие ее района, которые так галдят на улице и всегда такие веселые, — могут работать и зарабатывать деньги. Они-то здоровы, а ей как быть, что прикажете ей делать? Она бедная, одинокая, хрупкая женщина, которой никто не помогает и которая нигде не встречает понимания и сочувствия. Работать должны люди другого сорта, и, сказать по правде, какой смысл ей работать, раз у нее хватит вещей на продажу еще лет на двадцать, даже если Джеорджикэ не будет освобожден. Стоит ли работать только ради того, чтобы заткнуть им рот? Нет, она никогда не пойдет на такие уступки, которые выжимают все силы и калечат, уродуют тело. Мало того, что она должна сама содержать себя, должна заботиться обо всем самолично, например, когда ей захочется поесть, проветрить комнату или починить порванный чулок; мало того, что ей приходится иметь дело с представителями власти, когда приносят счет за воду и электричество или когда она вносит в налоговое управление налоги за сад и виллу; мало того, что она вынуждена иметь дело с жильцами, когда получает с них квартирную плату, — теперь на ее плечи легла еще огромная тяжесть и ответственность за пересмотр процесса Джеорджикэ. На первом процессе его приговорили к десяти годам. Все знакомые тогда ей говорили, что, если бы она своевременно обратилась к опытному адвокату, хорошо знающему суть дела, Джеорджикэ отделался бы значительно легче, быть может, его сразу бы освободили: ведь он достаточно просидел в предварительном заключении. Но она понадеялась на Санду, и бедного Джеорджикэ защищал казенный адвокат, который даже дела толком не знал. Необходимо найти серьезных адвокатов и, следовательно, их оплатить. Да, она должна их оплатить! Ирина и слушать об этом не хочет. Ирина считает, что все должно быть проделано экономно, быстро и без шума, чтобы по городу не пошли слухи, которые могут повредить Санду. А братья Джеорджикэ — Петре и Дину — только обрадуются, если она ради процесса все распродаст до последней тряпки. И вот злополучный Джеорджикэ, который баловал свою Ирину как принцессу, вырастил братьев и поставил их на ноги, устроил на теплые местечки, который всегда был так добр и великодушен к своим родным, теперь брошен на произвол судьбы и может надеяться только на нее одну, на слабую, беспомощную женщину, не имеющую ни заработка, ни опоры в жизни.

Адина почувствовала, что на глаза у нее навертываются слезы. У нее просто разрывалось сердце от обиды и боли: ведь она, такая хрупкая и несчастная, должна взвалить себе на плечи всю тяжесть нового процесса Джеорджикэ! Да, если бы двадцать шесть лет тому назад, когда ее руки добивались двое: Джеорджикэ и Дан Драгомиреску, — она выбрала Дана, то теперь не знала бы такого горя. Дан преспокойно живет у себя дома с женой и детьми, ходит на службу, пользуется доброй славой во всем городе. Правда, тогда Джеорджикэ был более блестящей, более перспективной партией, и в течение всех этих двадцати шести лет его положение было неизмеримо лучше, чем положение Дана. У жены Дана только одна меховая шуба и мало драгоценностей, а когда в город приезжала на гастроли театральная труппа или проводился какой-нибудь особенно торжественный концерт, то Адина и Джеорджикэ сидели в самой лучшей ложе, а Дан с женой пристраивались где-нибудь в партере. Но все-таки они не бедствовали, а главное, теперь они не знают никакого горя!

А вдобавок, разве все, что принадлежит ей, вернее, что принадлежало ей, — мысленно поправила себя Адина, в соответствии с тем, как она привыкла говорить теперь о себе с чужими людьми, — разве все это ей купил Джеорджикэ? Вполне возможно, что, не будь ее личного состояния, она бы тоже выглядела, как жена Дана. А если бы она тогда вышла за него замуж, ее имущество было бы нынче в полной безопасности и никто не осмелился бы требовать у нее отчета, осталось ли у нее еще какое-нибудь состояние и сколько именно, никто не отважился бы утешать ее, что ей и через двадцать лет не грозит опасность умереть от голода. Милое утешение! Только на это они и способны. Лучше бы пришли на помощь одинокой, слабой женщине, не пересчитывали, что у нее есть и чего нет, а взяли бы хоть малую толику из своего кармана и вручили ей, конечно, вежливо и почтительно.