Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Но господин учитель не вернулся ни на второй, ни на третий день…

Перевод с румынского Т. Хаис.

В то утро Адина проснулась рано. Разбудил какой-то сумбурный, тревожный сон. Ей почудилось, что Джеорджикэ зовет ее из вестибюля, торопит, просит поспешить, во дворе уже слышится гудок их автомобиля, но она никак не может отцепить шнурок собольей пелерины от застежки жемчужного колье, в котором он запутался. Стремление поскорей выйти, все более жалобные крики Джеорджикэ, напоминающие стонущий крик совы, и шнурок, затянувшийся узлом на жемчужном колье, этот непрерывно набухающий узел, похожий на толстый корявый корень, — все вместе принимало во сне устрашающие размеры. Адина пробудилась, как после кошмара, — вся в поту, задыхаясь. Дверь чердака, подталкиваемая ветром, жалобно скрипела, а на улице тарахтел большой грузовик. Видимо, во сне эти шумы превратились в жалобные вопли Джеорджикэ и породили те жуткие переживания, от которых она проснулась.

Адина сразу же ощупала дрожащими пальцами шею, почувствовала плотную ткань фланелевой пижамы, открыла глаза, осмотрела маленькую низкую комнату, сплошь заставленную шкафами, и глубоко вздохнула. Жестокая действительность болезненно стиснула ей грудь. По сердцу словно полоснули ножом: соболья пелерина! Она уже давно собиралась зайти к Валентине: вынуть из сундука пелерину, проветрить и пересыпать ее нафталином, чтобы, не дай бог, не случилось какой-нибудь беды! Но дело в том, что Валентина жила не близко, дорога туда была трудная, и Адина никак не могла на это решиться. Все-таки в ближайшие дни ей необходимо собраться с силами и пойти туда проверить, в каком состоянии ее вещи, меха и ковры.

В комнате было холодно. Надо бы подняться с постели и затопить печь. А вдруг она потом так и не уснет? Сегодня предстоит трудный день, и ей нужны силы. Конечно, холод ее окончательно разбудит. Гораздо лучше лежать, вытянувшись в постели, свободно положив руки вдоль бедер, как сказано в книге, чтобы ничто не мешало кровообращению, и ждать в этом положении, пока вернется сон. Но разве можно спать по утрам, когда эта сельская улица, — иначе этот район и не назовешь теперь, после того как в каждую виллу въехало столько людишек: мелких служащих, рабочих, — когда эта сельская улица начинает бурлить чуть ли не с самого рассвета: взрослые идут на работу, дети — в школу, женщины — в конторы, на фабрики или на базар, а грузовики с хлебом, молоком и овощами мчатся как бешеные по горбатой улице к продовольственным магазинам, которые стоят на самом, верху холма? На улице люди громко перекликаются, дети, те, что еще не ходят в школу, орут и хохочут, поддают ногой пустые консервные банки и гоняют как сумасшедшие мяч. Ясно, что ни о каком отдыхе уже не может быть и речи, никто уж не может поспать вволю, как в те давние времена, когда никто тебя не терзал в твоем собственном доме, если только не надо было пойти портнихе или к парикмахеру. Если бы ей не пришлось перебраться из их виллы, расположенной в глубине сада, на самой вершине холма, сюда, в маленький флигель у самого забора, она бы и сегодня вкушала покой. Но она вовремя мудро рассудила, что благоразумнее перебраться в этот игрушечный флигелек, состоящий из одной комнаты, холла и крохотной кухоньки, так как, несомненно, ей не удалось бы оставить за собой всю виллу. Время доказало ее правоту и предусмотрительность. Теперь в большой вилле жила семья с двумя детьми и еще какая-то женщина — служащая, которая, говорят, выходит замуж и приведет сюда мужа. А жить вместе с ними не доставило бы Адине ни малейшего удовольствия.

Да, сегодня ей предстоит трудный день. Надо побывать у Ирины, а каждая встреча с дочерью надолго портит ей настроение. Ей надо поспать, просто необходимо поспать. Нечего изводить себя всякими мыслями. Теперь только восемь утра, и перед ней бесконечно длинный и пустой день, надо ждать до семи часов вечера, когда возвращается домой муж Ирины. Если она его не застанет дома, то понапрасну туда пойдет. Ирина ей вновь скажет: «Ты, мама, приди в другой раз, когда Сайду тоже будет дома, поговори с ним».