Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Но в такие минуты он сознавал, что слишком глубоко увяз во всей этой грязи, что она уже въелась в его плоть и кровь, и он не способен вести другую жизнь. Со временем он даже как-то примирился со своей совестью, внушил себе, что все идет как должно. В колсельхозе он, слава богу, работает хорошо, положение его прочное, с женой обходится, как подобает мужу, детей любит, и вообще никто не может на него пожаловаться, никто не имеет права вмешиваться в его личную жизнь. Он доказывал себе, что так уж устроен человек: не в силах он обойтись без удовольствий. Жизнь коротка. Почему же не взять от нее все что можно? Главное, надо суметь все уладить, всех примирить, быть и счетоводом в кооперативе, и мужем, и любовником, и отцом. Иначе незачем и жить. Ведь человеку все дозволено. Так он пытался отогнать укоры совести, не оставлявшие его в покое. И может быть, все так бы и продолжалось. «Все шло бы по-прежнему, — говорил себе Михай, — ежели бы не приехал брат. А я-то еще радовался ему!» Приехал Ион и сразу нарушил покой Михая, взбудоражил его душу, как налетающая буря баламутит озеро. Брат явился внезапно, когда его меньше всего ожидали, и поднес к глазам Михая зеркало, где тот увидел впервые после долгих лет свое лицо и ужаснулся. Лицо было неузнаваемое, все в грязи, в глубоких морщинах. «Неужели это я?» Он всматривался в зеркало, и его бросало в дрожь…

Михай подскакивал на сидении шарабана, сжимая вожжи в руках и погоняя лошадь. В бессильной злобе он нахлестывал ее без разбора — по крупу, по шее, по голове. Гнал. Гнал, пытаясь вырваться из железного кольца мучительных мыслей. Спешил, надеясь, что успеет уговорить Котуна слетать в город и уладить там все, что еще можно уладить. «Нынче вечером все будет в порядке. Чего это я так тревожусь», — говорил он себе. Так он мчался, пока не наткнулся на участок свеклы, где работали люди. Он сразу же заметил, что люди с негодованием смотрят, как он нахлестывает одного из лучших рысаков колсельхоза. У Михая защемило сердце. «Что мне теперь делать? Ехать дальше? Остановиться? Придержать коня и бросить им на ходу несколько слов: «бог в помощь» или какую-нибудь шутку? Нет. Поеду вперед. Объеду их — и дальше. Незачем останавливаться. Что я им скажу? Оставим это до вечера, когда привезу дранку… Тогда — другое дело, и никто, даже сам председатель, не будет подозрительно на меня поглядывать…» Стегнув коня, он повернул направо. Тут произошло нечто до того неожиданное, что у Михая вожжи чуть не выпали из рук. Из тумана возникли две тени, два призрака: Ион и Руксандра. Они двигались прямо на него, шагая бок о бок; их лица едва можно было различить сквозь завесу тумана.

Ион первым заметил шарабан. Он вздрогнул. На миг остановился и покачнулся, словно получил удар в темя.

— Ага! — прошептал он сквозь зубы и сам удивился, что на него внезапно нашло такое спокойствие… Мягкий пушистый туман как будто проник ему в грудь, и душа, напряженная как струна, затихла и умиротворилась. Словно опасаясь потерять этот покой, воцарившийся у него в душе, Ион рванулся с места и побежал навстречу шарабану большими, волчьими скачками.

Руксандра сделала движение, точно хотела удержать его, и резко вскрикнула, взбудоражив туманный воздух:

— Михай!

Ион бежал к тележке. Поле раскачивалось вместе с ним и слегка пружинило под ногами. Сердце Иона усиленно билось, в мозгу с удивительной яркостью запечатлелась эта картина: комья грязи, вылетающие из-под копыт лошади, хлопья пены, стекающей по удилам, следы колес, исчезающие позади, как форма, залитая расплавленным свинцом, и глаза брата, широко раскрытые от ужаса и отчаяния.

Ион отскочил от коня, в последнюю секунду чуть не угодив под копыта. Но тут же он схватил коня под уздцы и дико выкрикнул пересохшим ртом:

— Слазь, подлец! Сейчас же слазь! Слазь!..

Перевод с румынского В. Мархевы.

Не знаю как в других местах, но у нас пэкурцом называли пропитанную мазутом землю, а пэкура́рами — людей, которые зарабатывали кусок хлеба, добывая из нее мазут и продавая его в деревнях.