Василе Войкулеску - Повести и рассказы писателей Румынии

Сыщики Маргиломана добрались тем временем и до попа, и тот встретил их больной и благостный. Он ничего не знал и тем не менее посулил, что попытается выследить разбойника. Только хотел он говорить с самим боярином, и по секрету.

Боярин тут же послал за ним бричку и принял его, как именитого гостя, понимая, что это за птица.

Священник, лакомясь вареньем, потягивая кофе и опрокидывая одну за другой стопочки цуйки, повторил, что ничего не знает. Но обещал, что по мере слабых своих сил начнет розыски и они уж как пить дать наведут его на след белого жеребца. Есть у него свои средства. Пусть только боярин откроет, у кого купил лошадь.

Какая уж тут тайна — у Яни.

Поп, заслышав это имя, глубокомысленно подпер рукою подбородок.

Яни был грек, родом из Пирея, вырос в Венгрии, женился в Буковине; он скупал оптом зерно на Украине, в Австрии славился как барышник, в Малой Азии — как торговец коровами, в Стамбуле был известен как перекупщик «живого товара», а в Молдове слыл знаменитым браконьером и проводил несколько месяцев в году на румынских ярмарках в Галаце и Бухаресте.

— А у Яни он откуда? — спросил священник.

— Откуда? Он аглицкий.

— Быть того не может! — закричал поп.

— Как это не может быть? Мне и давеча коней оттуда доставляли.

— Почем ты знаешь?

— А потому я знаю, что есть у меня все родословные. У скакуна — честь честью — и грамоты все были. Чистокровный. Папашу его так-то звали, мамашу — эдак… — И у боярина аж рот на сторону, пока он слова эти коверканные выговаривал.

— Бумаги-то липовые, — отрезал поп. — Жеребец — из страны, где лошадей не крестят в примарии и не выдают им купчую с именем и родословной. Слишком уж он дик… Ты по имени его когда-нибудь кликал?

— Да, — сказал боярин.

— И он становился добрее, заслышав свое имя, в бумагах записанное?

— Нет… Еще злее, — признался боярин.

— Вот видишь, не его это имя, — важно объявил поп, тряся ковылем бороды. — Надул тебя грек.

— Зачем ему было надувать? По мне, ведь все едино — откуда бы конь ни был…

— Надул, как он есть мошенник из всех мошенников, — разъяснил поп. — Надул, дабы замести следы.

— Замести следы? — удивился боярин.

— Да… Скакун-то краденый, — упорствовал слуга божий.

Боярин нахмурился и наконец вышел из терпения:

— Как так? Говори, если что знаешь!

— Это пусть Яни скажет, коли захочет. Пошли за ним, боярин. Да меня не забудь — позови, когда он пожалует. А потом уж я тебе еще кой-чего расскажу…

Вскоре два гонца верхами — кони по земле стелются — летели к греку с приказом предстать перед боярином. Хоть и был Яни иноземец, но приказу тому подчинился и, не теряя даром времени, отбыл в карете, изготовленной для него в Вене; большая и мягкая, плыла она по дорогам, как корабль по волнам. Ибо Яни не умещался в обычную пролетку: лоб-то у него был с вершок, а вот зад — в три локтя. Пузатый, как бочонок, весь в веснушках и в колючей щетине, с рыжими бакенбардами, кряжистый и тучный, глаза навыкате, красные веки без ресниц, на тонких и кривых ногах-козлах он как две капли воды походил на гигантскую мерзопакостную лягушку в английских одеждах; у грека все было в клетку, все доставлено прямиком из Лондона и сшито по самой что ни на есть последней моде.

Боярин встретил его дружески, хоть и в халате и ночных туфлях. Крепко пожал ему пухлую руку, и не успел усадить в кресло, как словно из-под земли объявился поп. Господин Яни, лишь заслышав о краже жеребца, принялся причитать и до того разошелся, что стал на себе рвать одежду.

— Да как такое может быть? А я-то думал, позвали меня продать каких-нибудь лошадей из ваших табунов!.. Дошли до меня слухи — уж не прогневайтесь! — будто вы много проиграли в штос, и я подумал…

Боярин остановил его великодушные речи, спросив — как научил его пол, — не продаст ли ему конокрад назад скакуна.

— Да как вам пришло такое в голову?! — захлопал глазами Яни.

— Ты, может, и не заметил, — разъяснил боярин. — Может, он совсем на себя стал не похожий, может, его покрасили, царской водкой смазали да еще через пар пропустили, как шелковичный кокон. Где ж тебе его узнать-то?

Господин Яни клялся и божился именем детей и всех родных, что ничего не ведает, но обещал не спускать глаз с товара, который будет проходить через его руки. Боярин может на него положиться.

Когда же принялись толковать, откуда жеребец родом, грек даже подскочил в кресле, глаза выпучил, а руку, которой размахивал, до того сжал, что затрещали суставы. Весь он стал алее пламени… Так-то боярин в лошадях разбирается! Спрашивает, верно ли, что конь аглицкий? Да и на кой тогда важные бумаги и расписка? Да ему за всю жизнь таких оскорблений не было! Да ведь он доставляет коней для гаремов падишаха…