Олег Попцов - И власти плен...

Генеральный директор вздохнул с облегчением: корреспондент собирал бумаги. Прощались обстоятельно, Метельников проводил визитера до дверей и даже помог одеться.

— Значит, статья будет готова через месяц? — Газетчик уже не улыбается, губа отвисла, недоволен чем-то, руки никак в рукава не попадут.

— Да вы не спешите.

— А я не спешу. Это вы торопитесь меня выпроводить.

Как он меня, а? Выходит, зря старался, чаем поил.

— Не любите вы нашего брата, не любите.

— Не любим, — зачем-то согласился Метельников.

В глазах корреспондента застыло удивление. Ответ был неординарным и сценарием не предусматривался.

— Вот даже как!

Метельников осекся, неловко пошутил: «Любовь — это взаимность», и еще что-то, грубоватое и несмешное. Корреспондент юмора не оценил, даже не улыбнулся.

Злые глаза, отметил про себя Метельников. И говорит неприятно, слюной брызжет. Резонно было бы пожалеть о случившемся, ругнуть себя. Не стал, расхотелось, да и сказано уже. И насчет нелюбви… Никакой случайности тут нет — сознательно сказал. Не понравился ему корреспондент. Приехал за статьей — так по крайней мере предупредил Голутвин, газета, мол, желает примирения. Что-то непохоже. О статье и двух слов сказано не было. Сразу дал понять: статья — не главное. Познакомиться приехал.

«И знаете почему?» — Глаза корреспондента сверкнули драчливым задором. Хотел было огрызнуться: «Не знаем, мол», еще и подзацепить: «Что бы мы делали без вас? Так бы и ходили с завязанными глазами». Удержался. Пожал плечами.

Молчание Метельникова вдохновило корреспондента. Он уже не мог сдержать своего волнения. Корреспондент считал себя опытным газетчиком, и очевидная неприязнь собеседника, даже если он проявил ее по недомыслию (в чем корреспондент сомневался: Метельников — фигура заметная), делала их разговор не просто примечательным, а в некотором роде сенсационным.

— Народа вы боитесь, вот почему! — наседал корреспондент. — Нет уж, вы не перебивайте. Чуть вас задень, вы уже кричите: некомпетентное выступление! Вроде как не себя защищаете, истину. И законов экономики мы не знаем, и профессиональных тонкостей не ведаем, и посему — отстегать верхоглядов. Редактору — выволочку, корреспондента — на рею! Дай вам волю, все бы газеты позакрывали, кроме заводских многотиражек. Этакий газетный «ренессанс».

Однако зацепил его корреспондент. Чувствует свое превосходство, наглеет, дожать ему не терпится. Расхотелось отмалчиваться:

— А народ здесь при чем? Это вы от имени народа, по его воле Голутвина сожрать хотите?

— Да кому он нужен, Голутвин?

— Нам нужен. Нам!

— Вот именно — вам. Чтобы прикрывать ваше плутовство.

Глаза Метельникова сузились. Он был выше корреспондента и, судя по всему, физически сильнее его. Плечо корреспондента уместилось в руке. Со стороны было похоже на дружеский жест, они шли по коридору, и Метельников отвечал на приветствия сотрудников, сохраняя на лице подобающее выражение. Видимо, он сильно сжал плечо. Корреспондент резко повернул голову.

— Отпустите, мне больно.

— Вы, вы не знаете, что такое больно. — Этих слов не следовало говорить, но Метельников сказал.

— Я закричу.

Метельников посмотрел в темные, расширенные страхом и озлоблением зрачки и как-то сразу поверил: закричит. Позору не оберешься. Отпустил плечо и нарочно громко спросил:

— Могу ли я ссылаться на ваше мнение о нас?

— Можете. — Корреспондент оттолкнул протянутую для пожатия руку Метельникова и пошел прочь.

Вернувшись к себе, Метельников тотчас позвонил Голутвину. Надо предупредить, постараться разъяснить Голутвину, насколько он заблуждается и насчет газеты, и насчет якобы затишья, которое все сочли доброй приметой. Диск сорвался, он вновь набрал номер. Ему казалось, что где-то рядом то же самое делает корреспондент.

Голутвин к рассказу Метельникова остался безразличен. Все это эмоции, сказал он. В газете работает его хороший знакомый, и информацию, полученную от него, он, Голутвин, склонен считать достоверной. Мало ли что тебе показалось? Это не довод.

Однако спустя два дня он сам явился к Метельникову и потребовал обстоятельного отчета о разговоре с корреспондентом. Метельников, поостывший, вяло вспоминал детали, раза два или три посетовал: не помню, — и тут взорвался уже Голутвин:

— Прекрати дурака валять! Благодари бога, что министр тебя не нашел. И рассказывай порасторопнее, чтоб все в точности, до запятой. Какие реплики, чем интересовался? Еще неизвестно, кто кого спровоцировал. Что ты заладил: дилетантство, некомпетентность? Думаешь, после твоих наскоков у них этой самой компетентности прибавилось?