Олег Попцов - И власти плен...

«Министр назвал твою фамилию» — вот на чем он меня поймал. А как проверишь: называл, не называл? Если министр сам об этом сказал Голутвину, значит, слухи о низвержении Голутвина преувеличены. Ай да Голутвин — высший пилотаж! Одна фраза, а сколько оттенков. Вчера ведь ничего не сказал, а сегодня уже целая программа: больше доброжелательности, прими достойно, расположи его к себе. Делай вид, что ты с ним откровенен, журналистам это нравится. Ты сильный человек, но не икона, пусть они это почувствуют; им нужен противоречивый положительный герой — так это у них называется. Черт их там разберет. Сначала Голутвин спрашивал, есть ли у него шансы, а теперь ведет себя так, будто только у него они и есть.

Корреспондент не уходил.

— Общее всегда во власти частностей. Правдивость частностей делает общее узнаваемым, вы согласны?

Метельников был занят своими мыслями, не расслышал начала фразы, не вник. У корреспондента был простуженный, сипловатый голос. Переспрашивать посчитал для себя неудобным, согласился.

Он пообещал статью, ему казалось, сделал главное, и весь остальной разговор представлялся бесполезным. Несообразительность корреспондента раздражала его. До чего же прилипчив, думал Метельников тоскливо. Противоречивый положительный герой? Прекрасно. Противоречивый герой должен подтвердить свою репутацию.

— Еще какие-то вопросы? — Метельников показал на часы и развел руками. — Готов слушать, но время обязывает.

— Да, разумеется, — сказал корреспондент и налил себе второй стакан чаю.

Он жует конфеты, как жуют хлеб. Губы испачканы шоколадом. Сделаю вид, что забыл о нем. Он задаст вопрос, я переспрошу: что вы сказали? Метельников смотрит на корреспондента и думает о своем. Думает о юбилее, о банкете. На листе чистой бумаги рисует план зала. Карандаш двигается машинально. Главный стол выделен, обведен двойной чертой. Стол столу рознь. Кто где сидит — на это непременно обратят внимание. Собственно, нерешенным остается одно: где посадить министра? Рядом с собой? Выделить слишком — плохо, не выделить — еще хуже.

В начале недели он был у министра. Корректировка пятилетнего плана. Для себя решил: если будет не в духе, приглашать не стану. Оставлю конверт у секретарши: «Леночка, вы наш ангел-хранитель, вручите…» Ну а если в духе, тогда попробуем. Уже собрав бумаги, с извинением: не рискую быть навязчивым, юбилей в некотором роде, мы с женой будем рады и т. д.

Министр посмотрел записку, оценил краткость. Сказал: надо подумать, вернемся к вопросу через неделю. О юбилее заговорил сам, пошутил насчет возраста, дескать, никто вам не даст таких лет. За приглашение поблагодарил. Много ли будет народу? Метельников соврал: человек тридцать, только близкие люди. Уточнил: единомышленники. Назвал несколько фамилий. Головой покачивает, похоже, одобряет. Тридцать. Чего он испугался? Надо было сказать — пятьдесят. Меньше шестидесяти не будет. Теперь о замах. Как посадить замов? Замов придвинем поближе. Он обозначил их места крестиками. Еще вопрос: как быть с Голутвиным? Голутвин — мой учитель. Это я так считаю. А для министра он начальник главка, подчиненный. Посадить где-то сбоку? Исключено. У старика крутой нрав: встанет и уйдет.

— Ну а все-таки: характер обсуждения, накал?

Метельников поднимает глаза. Взгляд недоумевающий: как, вы еще здесь? Корреспондент берет ломтик лимона, на лимон кладет сахар и все это отправляет в рот. Жмурится от удовольствия.

Завтра он спросит Голутвина: кого вы ко мне прислали? Нагл и прожорлив.

— Вас интересует накал? — Метельников посмотрел удивленно. — Разве газета не получила официального ответа из министерства?

— Получила. Важны детали. В ответе, нам показалось, признавая правоту статьи, вы в то же время намекаете на нашу некомпетентность. Это верно, что ответ на статью готовил Голутвин?

А, Голутвин, попался? Вот возьму и заложу, продам с потрохами. «Он, он, родимый. И речь его на коллегии была, скажу я вам…» Ишь как глазки засветились. Паленым запахло. Думает, витаю в облаках, не слушаю, ляпну что-нибудь по рассеянности. Шалишь!

А насчет замов нечего голову ломать: пусть решают сами, где садиться. Как сказал бы Фатеев, каждый сядет там, где ему подскажет собственная наглость. А Голутвина посажу рядом. Да-да, уважаемый товарищ газетчик, Павел Андреевич Голутвин — большая умница, вот что я вам скажу. А касательно компетентности… Если вы компетентны, то в некомпетентности вас обвинить невозможно. А тем, кто чувствует свою слабину, намеки на некомпетентность мерещатся даже там, где их нет.