Олег Попцов - И власти плен...

— Дело не в любви к живому, — кричишь ты, — собаки стали модой! А всякая мода бездумна, формальна.

Не исключено, но не будем торопиться. Как поживает Таффи, достойный отпрыск великих родителей?

Ему исполнилось два года. Осенняя выставка должна была стать его первой выставкой.

Наденька пригласила понимающих знакомых. Сергей Петрович, не без внутреннего содрогания, показал работу Таффи. Собственно, он показал свою работу. Таффи был подвижен, выполнял команды легко.

Понимающие знакомые кивали головой, щурились на солнце, потягивали пиво «Сенатор». Соленые сухарики, вобла, креветки — набор по высшему классу. К трем часам жара спадает, пахнет липовым цветом. Тень от лип густая, прохладная. В июле на даче прелесть как хорошо.

Наденька в открытом сарафане, загорелая, свежая, невыносимо женственная. Она и хозяйка стола, и вообще хозяйка. И не поймешь, от чего понимающие знакомые млеют больше: от нее самой или от июльской жары. Да и пиво на удивление: холодное, терпкое. От пива тоже млеют. Дефицитное пиво, чешское.

Умотанный пес сидит тут же. Сергей Петрович улыбается больше обычного. Это хорошо Наденька придумала — гостей на дачу пригласить, о деле поговорить пора. А гости не спешат, у них свое на уме. Пес дышит шумно. С некоторых пор он недолюбливает многолюдья.

— Хорошо, — говорят понимающие знакомые, — очень хорошо. Знаете ли, такое пиво под рыбец отлично идет. По осени рыбец жирный, сочный.

И тогда Сергей Петрович не выдерживает, надо же наконец спросить: как, мол, пес-то?

— А что пес? — лениво итожат знакомые. — С такой родословной…

— Предлагаю тост, оригинальный до помрачения. За здоровье хозяйки!!!

Понимающие знакомые поочередно целуют Наденьке руку.

— А теперь локоток разрешите.

— Ну, Василь Васильевич, ей-богу, вы увлеклись. Здесь же люди.

Правая бровь Василь Васильевича ломается где-то посередине, и глаз под бровью округляется.

— Какие люди, ласточка моя? Это не люди, это подчиненные. Они слепы. Они глухи. И песик у вас прелесть. Весь в вас. Пардон. Я, кажется, сморозил глупость. Ваш муж, Наденька, мне чрезвычайно симпатичен. Чрезвычайно. — Крупное тело Василь Васильевича качнулось в сторону, какая-то сила развернула его, и самый знающий из знающих знакомых повалился на диван. Гости оживились, стол предложили вынести прямо под липы. Мимо Василь Васильевича шли на цыпочках. Кто-то поднял с полу оброненный пиджак, набросил его на вздрагивающее во сне тело спящего и так же на цыпочках двинулся за остальными.

Мнение было общим: пес восхитительный.

Выставкой заседал в приземистом строении, похожем на барак. Ветеринарные службы располагались слева. Регистрацию собак, заявленных для участия в выставке, проводили в двух помещениях. Собак единственно что не обнюхивали: обмеряли, прощупывали, простукивали. Сергей Петрович так разволновался, что вынужден был снять плащ. Сначала регистрировались документы. Тут же крутились ветеринары, выборочно осматривали собак. Документы проверяли дотошно, очередь продвигалась черепашьим шагом. Ежеминутно вспыхивала перебранка. Владельцы собак переругивались, называли волокиту собачьим бюрократизмом.

Многие документы возвращались, причины были самые разные: отсутствие справки о прививках, путаница в родословной…

Аккуратность Сергея Петровича сослужила добрую службу, он прошел регистрацию без заминки.

— Теперь самое главное — проверка породности. Впрочем, вам нечего беспокоиться, — седенький старичок причмокнул губами, уточнил: — С такой родословной… Вашего кобелька будем рекомендовать. Стопроцентная элита.

Владельцев фокстерьеров пригласили на ринг.

Посчитав дело решенным — заверения старичка возымели действие, — Сергей Петрович оставил Таффи с Наденькой, а сам побежал на собачью площадку, где должны были проверять школу. Для охотничьих собак было отведено целое поле, поросшее орешником. В программе значилось три пункта. Сначала фокстерьера пробовали на лисицу, затем на барсука или енота. Общую выучку проверяли тут же.

Любопытные, а их собралось около сотни, растянулись жиденькой цепью и образовали как бы второе ограждение вокруг всей площадки. Человек двадцать примостились на насыпном холмике. Отсюда поле просматривалось отчетливо. Дул сильный ветер. Шерсть на собаках дыбилась. Плоское поле продувалось из конца в конец, укрыться было негде, и собаки, взволнованные предстоящим испытанием, не находили себе места, отворачивались от ветра или, наоборот, запрокидывали головы, нюхали ветер, и вялые губы кривились в оскале, похожем на усмешку.