Олег Попцов - И власти плен...

Наденька молчит. Врач назвал это шоком, сказал на прощание: «Ничего страшного, бывает, слишком восприимчивая нервная система. Что-нибудь успокоительное на ночь, укройте потеплее и пусть спит. Сон — лучшее лекарство. День, два — все устроится».

Толковый врач, рассудительный. Конечно, Наденька — эмоциональная натура, все драматизирует, но, если честно, он тоже испугался. Прививки сделаны, сроки соблюдены, вроде бы и убедительно, а сомнение гложет. А вдруг? Врач же не сказал: исключено. Пожал плечами: дескать, маловероятно. Тоже мне определение — маловероятно. Так что женская психика здесь ни при чем.

Сумасшедший день — все перемешалось. Сергей Петрович мысленно пробует восстановить порядок событий, припомнить подробности Наденькиного рассказа.

Печальный парадокс: принц оказался нищим. Никакой эволюции. Из одного качества в другое. По словам старичка — он присутствовал на собачьей площадке на правах консультанта, — ничего особенного, обычное дело. Чистопородная сучка приносит пять щенят. К пяти добавляется еще три. Откуда они берутся? Старичок щурится. Из-под бескровных губ проглядывают выцветшие, бескровные десны. Старичок слегка пришамкивает при разговоре: «Откуда берутся? Понятно, в капусте не находят. У соседа помесная собачонка, ее потомству цена по пяти рублей за штуку. А у вас порода. Да не просто порода — суперэлита. Ваш приплод меньше чем за семьдесят рублей и продавать неудобно. При таком раскладе непременны два варианта. Сосед — порядочный человек, он и знать ничего не знает. Мало ли чудаков, приехал и скупил всех щенят разом. Так тоже бывает. Не скумекал, чистый куш упустил. Возможен и другой психологический ряд: сосед в доле. Он от этой купли-продажи свою прибыль имеет. Ах, не может быть? Интеллигентный человек? Полноте, — старичок махнул рукой. — Все быть может. Все! А песик у вас — прелесть. Что и говорить, жалко, конечно. И имя звучное: Таффи. Ишь, глаза смышленые какие. Вот вы расстроены, и я вас понимаю. Сейчас все эти советы ни к чему. А ведь говорено тысячу раз: пользуйтесь услугами Собачьего клуба. Не покупайте щенят на стороне».

Всякое возмущение требует выхода. Нетрудно предположить, что по возвращении домой первым осознанным желанием Сергея Петровича было желание немедленно разыскать знакомого дипломата. Мысленно он уже проговорил этот разговор. Бог мой, сколько чванства, а по сути, обыкновенный жулик. Рассчитывать на помощь Наденьки в деле столь неприятном он не мог, а посему был настроен действовать решительно и по возможности тотчас же. Знакомого дипломата дома не оказалось. Не позвали его к телефону и на следующий день, и неделей позже. Телефон либо не отвечал совсем, либо странным образом кто-то выжидал паузу, затем бросал трубку. Эта сомнительная игра выводила Сергея Петровича из себя. Несколько дней подряд он набирал номер машинально, ни на что не надеясь. Внезапный ответ застиг его врасплох. Голос вибрировал на расстоянии, и было не понять, кто с тобой говорит, мужчина или женщина.

— Что вам угодно?

Сергей Петрович не сразу нашелся, стал что-то объяснять. Его оборвали.

— Очень сожалею, но таких здесь нет.

— Но…

— Не проживает, — повторил голос, и гудки отбоя завершили разговор.

Сергей Петрович перезванивал дважды. Голос был неумолим.

— Не проживает! Уехал, адреса не оставил.

Досаждать Наденьке расспросами вряд ли стоило. Для ее друзей он всегда был человеком странным, своего рода чудаком. Однако ж он пересилил себя и вспомнил друзей… сделал несколько попыток. На вопрос, не знают ли они некоего Тихона Степановича, друзья сочувственно вздыхали. Сергей Петрович не мог зрительно представить лиц друзей, но ему отчего-то казалось, что друзья непременно улыбаются. Ухмылка виделась ему явственно. Улыбался не кто-нибудь, а пропавший внезапно дипломат — словно все Наденькины друзья обрели одно и то же лицо.

Лицо знакомого дипломата в десятикратном повторении улыбалось, подмигивало, кривилось в иронической гримасе.

Друзья, все как один, рады были помочь, но помочь не могли. Почему именно дипломат, а не летчик, не академик — никто объяснить не мог. Назвался сам, не станешь же проверять. Никто из друзей не знал фамилии дипломата. Бывали в гостях, ходили пить пиво за компанию, но только как с Тихоном Степановичем, и в записных книжках так же: Тихон Степанович.

Надо ли говорить, как скверно жилось в эти дни Таффи. Его не замечали. С ним обращались как с вещью, о которой забывают тотчас, определив ей удобное место. Долгое дневное одиночество никак не менялось с приходом хозяев. Хозяева разучились говорить и, видимо, перезабыли все слова, кроме трех: гулять, домой, ешь.