Олег Попцов - И власти плен...

Да, он дежурит сегодня, но это не значит, что они должны мозолить ему глаза всю ночь.

— Еще что-нибудь? — не выдержал, спросил вызывающе, готовый на любую резкость.

— Видите ли, — Наденька уже поняла, на Сергея Петровича рассчитывать не приходится, разговор придется начинать самой. — Вы извлекли предмет, нельзя ли его получить?

Врач поправил очки, стал хмуриться. Он любил полумрак, но сейчас ему показалось, что в комнате слишком светло.

— Пузырек с лекарством?

— Да-да. Очень дефицитное лекарство.

— Возможно. Это уже по части фармацевтов. Я не специалист.

— Да, но, — Наденька обеспокоенно оглянулась на Сергея Петровича, — мне нужно это лекарство. Верните его.

— Извлеченные предметы остаются у нас, — сказал холодно, но тут же, желая смягчить реакцию, добавил: — Портативная выставка. Назидание владельцам животных. Возвращаются только драгоценности.

— При чем здесь выставка? Лекарство очень дефицитное. Я настаиваю…

Извлеченный пузырек, какая в нем ценность? Вернуть и покончить с этой нелепостью раз и навсегда. Но что-то мешает ему поступить именно так. Вызывающий тон женщины, рохля-муж, который боится проронить слово и сейчас стоит как изваяние, только руки время от времени вздрагивают, выдают волнение.

«Во мне просыпаются дурные наклонности», — подумал врач, подумал с сожалением. Не обращая внимания на женщину, вышел в соседнюю комнату. Было слышно, как открывается стеклянный шкаф, позвякивают ключи.

— Вот! — Врач резко стукнул желтоватой бутылочкой о край стола. — Забирайте.

— Но, но… — губы у Наденьки задрожали, — она пустая…

Врач посмотрел на Наденьку, он еще не знал, как отнесется к ее словам, но мысленно уже выговаривал себе за несдержанность. Лицо утратило натянутость, стало очень спокойным.

— Если не ошибаюсь, Надежда Ильинична? — Врач сделал паузу, допускающую несогласие с его вопросом. — Так вот. Надежда Ильинична! Мы занимаемся исцелением животных. Мы медики, а не водолазы. Ассистент выбросил содержимое. Я же вам сказал, нас интересует предмет, его объемное выражение.

— Как выбросил, куда? — Наденька беспомощно развела руками. — Сережа, что же ты молчишь? Скажи что-нибудь, объясни ему наконец. Мы же находились здесь, мы ждали. Он обязан был нас спросить.

— У врачей одна святая обязанность — помогать страждущим. Мы ее выполняем. — И, не дожидаясь реакции оцепеневшего Сережи, врач распахнул дверь. — Следующий!

Маленький фокстерьер, короткотелый, широколапый, похожий на мохнатую игрушку, с бородкой на самом конце морды на манер запятой, и врач, обремененный заботами, скрыть которые не могли даже темные стекла очков.

Дневная суета выматывает врача. Помимо клиники, он преподает еще в ветеринарной академии. Времени всегда в обрез, а забот, о которых надо думать ежечасно, сверхдостаточно. И только утром, еще до обхода, до того момента, когда он открывает дверь изолятора и тотчас тонет в кромешном лае, визге, усиленном десятикратно сводчатым потолком и каменным полом, врач непременно вспоминает о Таффи, спохватывается, возвращается за лакомством. Доктор балует этого смышленого фокстерьера.

— Ну чего ты крутишься, дурачок, — смеется доктор. — Брюхо зашерстится, и порядок. Никто и не заметит, что тебя разрезали пополам. Все заживет как на собаке.

Неделя, за ней другая, затем еще неделя. Пса пора забирать. Но странные хозяева, доктор так их и окрестил — «странные», не спешили, похоже, они забыли про пса. Несколько напоминальных открыток, посланных с интервалами в два-три дня, остались без ответа. Доктор уже не так приветлив, как прежде. Ветеринарная практика его многому научила. И хотя предметом его постоянных забот были животные, доктора преследовало чувство некой раздвоенности. К нему на прием приходят люди, и лечит он людей, их недуги, а собаки — что с них возьмешь? — безмолвно сопровождают своих хозяев. Проходит время, и он порой с трудом вспоминает животных, которых случалось лечить, но зато с дотошной обстоятельностью помнит хозяев, может повторить даже походку, манеру их разговора.

В нашем повествовании Глеб Филиппович Линев — просто ветеринарный врач. Характеристика внешности достаточно условная: немногословен, сложения спортивного, в фигуре угадывается большая физическая сила. Подчеркнуто спокоен, всегда спокоен, при любых обстоятельствах.

Глеб Филиппович еще раз просмотрел карточку своего четвероногого пациента. Обычная карточка, никаких отклонений. За свою жизнь доктор успел наглядеться на людей разных. Двадцать лет ветеринарной практики, пора бы и помудреть и не краснеть как мальчик, увидев человеческую непорядочность, черствость. Как просто мы забываем очевидное — жизнь построена на привычностях, а если еще проще — на банальностях. Быть честным, совестливым, добрым — разве это не призыв к некой однородности, похожести? Разве нам не желательно, чтобы эти черты стали привычными, едиными для всех? И разве нас тяготит подобная привычность? Нас угнетает иное. У каждого своя честность, и доброту каждый толкует на свой лад.