Быстротечно, одним днем, многолюдная квартира становилась пустой. Два старых человека стояли на пороге, были похожи на постаревших привратников, которым доверено охранять покой притихшего дома. Они вслушивались в тишину, словно бы знали тайну, как шаги ушедших возвратить назад. Брат и сестра садились в разные поезда и отдалялись друг от друга километрами, днями, десятилетиями.
Гордость и несговорчивость считалась фамильной чертой Решетовых. Узнав о предстоящей женитьбе сына, старики ехать в Москву отказались, сославшись на нездоровье. В коротеньком, страничном, письме Сергею Петровичу желалось счастье и велено было молодую жену привезти на смотрины в Минск. Особых объяснений родительскому капризу сын не искал, принял как должное. Так проще да и спокойнее, наверное, не надо будоражить память и вспоминать то, чему положено быть забытым.
Когда умер тесть, молодые супруги остались единственными владельцами обширной квартиры. Им показалось, что мир вокруг них стал быстротечно меняться. Ощущение было новым, состояние некой незащищенности, как если бы дверь их квартиры оставалась незапертой и всякий раз ожидалось, что кто-то может войти в квартиру без стука. Если раньше соседи лишь удостаивали Сергея Петровича еле заметным кивком головы, что значило: вы здесь живете, но это не имеет никакого значения, вы не наш, — то теперь его разглядывали оценивающе-въедливо.
Им завидовали. Завидовали без стеснения, говорили о своей зависти вслух. Квартире завидовали, доверительно сообщая при этом, что излишки жилплощади велики и квартиру могут отобрать. Району завидовали. Большие Грузинские — место отменное: центр Москвы. Опять же не просто говорили: «Вам повезло», а противопоставляли свою полуторачасовую езду на работу десятиминутной прогулке пешком, в которую укладывался весь путь Сергея Петровича от дома до той же работы. Зависть не проходит бесследно. Решетовы вдруг почувствовали, что обретенное жилье им в тягость. Размах жилья (дом был построен в пятидесятые годы): потолки, кухня, коридоры, ванная комната — эти атрибуты благополучного жилья, размеров нестандартных, лишь усиливали ощущение пустоты и одиночества. Был жив тесть, и его массивная фигура, грудной хрипящий голос вперемежку с ухающим кашлем заполняли дом, делали его очень семейным. Но тесть умер, умер неожиданно. Смерть застигла Решетовых врасплох, не оставив им времени на привыкание, а просто так поставила точку — живите по-новому.
Жить по-новому оказалось не так просто. Хозяйственные заботы страшили Наденьку. И даже робкое напоминание об их существовании в буквальном смысле ошеломляло ее, глаза округлялись, губы капризно выворачивались, и внезапно погрубевший голос предвещал быстрые слезы.
Муж начинал тотчас винить себя: он зря затеял этот разговор; они, конечно, пригласят домработницу; покой Наденьки — превыше всего.
Сергей Петрович бездетностью тяготился, любил поговорить о смысле жизни, о призвании женщины быть матерью. Наденька же, наоборот, при всяком упоминании о детях чрезвычайно раздражалась. Всегда под рукой оказывались доводы против, и Наденька торопливо перечисляла их.
— Нам надо встать на ноги, — взволнованно говорила Наденька. — Не станем же мы занимать деньги на содержание ребенка у отца.
Сергей Петрович отводил глаза в сторону. Упоминание о деньгах не предвещало ничего хорошего. Производственная и научная карьера у Сергея Петровича складывалась неудачно. Он окончил аспирантуру, однако защититься не успел. Поначалу Сергей Петрович не унывал, считал, что в предстоящие два года исправит это несоответствие и прерванное столь внезапно восхождение на научный Олимп будет продолжено. Но два года прошли, за ними еще год, однако степень кандидата наук по-прежнему оставалась отдаленной перспективой. Классический принцип — с милым рай и в шалаше — требовал материальной дотации. И хотя Наденька видела, что муж сражен доводами, готов уступить, ее уже ничто не могло остановить. Наденьку не устраивали полупобеды.
— Я знаю, ты скажешь, — всхлипывала Наденька, — я эгоистка. И мы могли бы кое-чем поступиться во имя ребенка. Но чем? Скажи, чем, и я поступлюсь. Продать одно из трех платьев? Я продам.
В разговоре проскальзывали категоричные нотки. Сергей Петрович страшился скандалов, вскакивал, махал руками. В трусах и майке он был достаточно смешон, походил на голенастого аиста.
— Ну что ты, Наденька. Все устроится. Да и кому нужна эта спешка. Мы еще молоды, наверстаем.
Читать дальше