Олег Попцов - И власти плен...

«Д о т о г о — уже в прошлом. П о с л е т о г о еще не наступило. Время числится, а сути пока нет, скорее всего этот час и есть час на перепутье.

Я знаю, уже ничего не изменишь. Мы живем по принципу: что скажут о нас другие. Возможно, это и справедливо — не для себя живем. Не стану оспаривать очевидного, тем более, нас уже не переделаешь. Мы разучились говорить о себе сами, оценивать себя, будто страшимся упрека в самовлюбленности, тщеславии, нескромности. Легко соглашаемся с чужими оценками. Но все время подавлять себя, соглашаться с чужими взглядами на собственную личность — значит культивировать в себе холуйство.

Я не защищаю себя, не обо мне речь. Но разве ты сам, твоя жизнь не есть достаточная причина, чтобы, оттолкнувшись от нее, ты имел право заговорить в полный голос о честности, о справедливости? Что скажут о тебе другие? А если они не захотят говорить или их не спросят? Всякий человек, каким бы кристальным он ни был, говоря о ком-либо другом, непременно пристрастен, в этот момент он думает и о себе тоже, соотносит сказанное со своим личным интересом. И неразумно считать его слова о тебе более справедливыми, нежели слова твои собственные».

В нескольких местах Голутвин подчеркнул написанное, затем поставил дату, посмотрел на часы и указал точное время: двадцать восьмое ноября, двадцать один сорок пять.

Запись накануне банкета.

«Из всех новостей главная — звонил Метельников. Жена не ведает сомнений. Показала три платья, спрашивала, какое надеть. Я вот состарился, а она выбирает платье. Как ей сказать? Передумал, мне нездоровится? Знаю, что Метельников здесь ни при чем, а мысль гложет: почему Новый назвал Метельникова? Я считал Метельникова своей опорой, он часто рассуждал о единомыслии, неужели я в нем ошибся? Новый назвал его имя, я дал Метельникову высочайшую аттестацию. Он говорил так, словно подозревал в нем (или во мне?) противника своих идей. Алогично, но факт: он назвал Метельникова».

Жена заглянула еще несколько раз. Платья отложены в сторону, теперь она советуется насчет костюмов. С кофточкой, без кофточки, стоячий воротник, ажурный воротник — в глазах зарябило. Зачем она все это делает, думал Голутвин.

По крайней мере в главке никто не затевал унизительного разговора о пенсии. Тут многое зависело от него самого, он избегал людных сборищ, а если кто и пытался с ним заговорить, ссылался на занятость и тотчас уходил. Похоже, все привыкли к неопределенности: верили и не верили. А вот если я сам скажу: было — другой разговор.

Метельников ищет встречи, а я хочу ее избежать. Лучше чего-то не знать. И для него лучше, и для меня.

Выбор сделан. Она наденет темно-синий костюм. Как это называется? Кажется, велюр. С кофточкой тоже непросто, но она решила. Белая, кружевной воротник с розовым отливом. Ну а туфли? Ладно, она оставляет его в покое, туфли выберет сама.

Это было даже не совещание. Новый все время подчеркивал, что принимает решения коллегиально. Стиль стал другим, даже лексика изменилась. Прежний вызывал, как правило, сам. Без предваряющих слов, без объяснений: зайди ко мне. Теперь всех обзванивал помощник, он привел его вместе с собой. Вышколен, выглажен, накрахмален. Никаких пережимов: «Константин Петрович ждет вас». И спросить ничего не успеешь, уже на все есть ответ: время, присутствующие, тема разговора.

Прежний был эмоционален, многое зависело от сиюминутного настроения. Теперь ничего подобного. Разговор начинается сразу с середины, предполагается, что у тебя было достаточно времени и ты сам уже расставил предварительные акценты. Ровный голос, даже самые ошеломляющие откровения произносятся в той же приглушенной тональности, в окружении тех же сопутствующих слов: уважаемый, если… Речь неторопливая, всякое слово в ней налито тяжестью, слова, как камни, брошенные в легкую, взрыхленную почву. Если бы так! Отговорил — и дальше пошел. Особый стиль, иная манера. Кругами, не боясь повторения. Еще и еще раз — по тому же месту, до полной сглаженности, будто и не было ничего. Каток, ровняющий землю. Его слова и ваши собственные вжаты в податливую плоть. Выходишь из кабинета с грузом его правоты на плечах, изнуренный, выхолощенный. Никак в толк не возьмешь, какой фокус с тобой сотворили, ты вроде и не сопротивлялся особо, а кажется тебе, что позади изнурительный бой. Останешься один на один со своим бессилием. И жаль тебя, и обидно. Твой собеседник твоими аргументами, твоими мыслями расплатился с тобой.