Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

– Я упал, – говорю я, и мой голос разносится по залу.

Выталкиваю из себя слова. Слово за словом.

– Я лежал… на земле…

Закрываю глаза. В любую секунду.

– Но видите ли, дело в том, что когда я поднял глаза, то увидел, что рядом Коннор.

Он всегда со мной. Каким-то образом. День за днем приходит ко мне, приходят мысли о нем. Ночные видения. Его имя на моей руке. Не имеет значения, что я делаю, куда иду, оно постоянно напоминает мне. О чем? О том, кто я есть. О том, кем могу быть. Кем должен быть.

Открываю глаза.

Это его подарок мне… Он дал мне знать, что я – не один. Что я что-то да значу.

И я действительно значу. Разве нет? И не только я.

– Что значимы все. Это подарок, который он оставил всем нам. И мне жаль…

Это худшая часть происходящего. Как несправедливо.

– И мне жаль, что мы не смогли дать ему того же.

Слова берут меня за душу. Впиваются в мозг. Отрезвляют.

Затем ужас возвращается. Понимание. Где я. Что я делаю. Что говорю. Что именно говорю.

Слышу эхо своего голоса в зале, стараюсь говорить своими словами, пытаюсь собраться. Но мой голос где-то далеко. Вокруг только тишина.

Я действительно все это сказал? Или мне просто почудилось?

Поднимаю глаза, меня ослепляет свет. Что я сделал?

Уйти. Сейчас же.

В полной панике поворачиваюсь и иду и не оглядываюсь.

Он отходит от микрофона и торопится прочь со сцены.

Все молчат. Что это было ?

И опять моя автоматическая реакция: это, должно быть, шутка. Надо мной издеваются. Но мое нутро считает иначе. То есть его история – выдуманная. Такого никогда с нами не случалось. Но дух, которым были пронизаны его слова, то, как он говорил, – в некотором странном смысле подлинны. Словно он действительно имел это в виду.

Последние несколько лет я не часто слышал одобрения в свой адрес. Даже получив случайный комплимент ( Коннор, ты такой артистичный, забавный, страстный ), я никогда не верил, что это всерьез. На фоне негатива хорошие слова терялись. Это зависело также от того, кто отпускал мне комплименты. Они мало значили, если я получал их от матери (она перебарщивала с этим), больше, если от отца (он недооценивал меня), и больше всего от…

В этом – вся хрень с этой речью. Она бы действительно значила что-то, если бы ее произнес мой подлинный друг. Это он должен был стоять на сцене и произносить такие слова. Потому что ему я действительно открывался. Ради него я рискнул всем.

Вокруг меня нарастает шум.

(И, как обычно, в итоге только навредил себе.)

Сначала слабый.

(Да какая разница?)

Шум становится сильнее.

(Значил ли я хоть что-то?)

До меня медленно доходит то, что я слышу. Похоже, это ответ.

Аплодисменты.

Даже с подушкой на лице и прижатой к ушам я все же слышу, как у меня на тумбочке вибрирует телефон. Он танцует так уже третий раз за утро. Я бы спрятал его в ящик с носками, если бы мог предположить, что кто-нибудь попытается связаться со мной сегодня. Ведь обычно никто этого не делает. А вряд ли в моей жизни было утро, когда мне так же сильно, как сегодня, хотелось бы полностью скрыться от мира.

Вселенная оказала мне небольшую милость, потому что вчерашнее собрание пришлось на пятницу, а это означает, что я не должен сегодня показываться в школе. Ужасные моменты собрания вспыхивают в моей памяти. Карточки, разлетевшиеся повсюду. То, как я упал на колени. Оглушающая тишина. Чего я не могу вспомнить, так это того, что я там наговорил.

Я даже не стал ждать, когда закончится собрание. Мысль о том, чтобы предстать перед людьми, особенно перед Мерфи, заставила меня спастись бегством. В слепой панике я ушел из школы и пропустил несколько последних уроков. Я не мог вынести мысли о том, что придется ехать домой на автобусе в окружении одноклассников, обсуждающих балаган, который предстал перед ними на сцене. Я знаю, это была не комедия, но некоторые части моего выступления оказались смешными. Имя Эван Хансен теперь будут использовать как синоним катастрофы, провала, непоправимой ошибки. Нет, спасибо.

Придя домой, я сразу же заполз под одеяло. Кроссовки оставил рядом с кроватью, на всякий случай развязав шнурки, – вдруг мне придется убегать посреди ночи. Вот уже несколько недель я ожидал, что случится самое плохое в моей жизни, полагая, что оно окажется чем-то неожиданным и не поддающимся контролю, и наконец это плохое настигло меня. Я вышел на сцену в галстуке Коннора и вступил в худшее, что могло произойти.