Константин Ханькан - Кэлками. Том 1

— Ты чего так рано встал? — спросила Акулина.

— Выспался, чего валяться. Пока чай попью, и рассветет, — ответил Кэлками. Услышав разговор супругов, вышел во двор и Мургани, освещая в юрте парафиновой свечкой, чтобы не наступить на спящих собак.

— Ако, ты можешь остаться еще погостить, а я в палатку съезжу. Ачуркана осмотрю и оленей на свежее пастбище перегоню. Вечером сегодня же и вернусь, — сказал он жене после завтрака, снимая с тонкой перекладины вывешенные на просушку камусные рукавицы и меховые чулки.

Вернулся со двора Мургани, неся в руках сухие дрова для топки печки. Павел, вероятно, слышал с улицы разговор супругов о поездке к палатке Кэлками.

— Кэлками, давай и я с тобой съезжу к вам, — попросил Мургани.

— Как хочешь, хозяин-барин, вдвоем даже веселее будет, — ответил Кэлками.

Прибыв в палатку, Кэлками отпустил Поктрэвкана отдыхать, а сам поймал молодого и малообученного к верховой езде Тосапкана, на котором он поедет вечером обратно в бригаду. Тосапкан вполне оправдывает свою кличку, у него на обеих задних конечностях неширокие белые кольца, как мелом прочерченные по окружности ног. Вот почему он Тосапкан. У него глубокая грудная клетка, крепкий костяк с хорошо заполненной мышечной мускулатурой. И крупная голова, мало уступающая голове дикого буюна. Вот такой олень действительно станет незаменимым в тайге помощником охотника-промысловика.

В палатке Кэлками и Мургани затопили печку и вскипятили чай. Не спеша поели строганины и, попив чаю, направились к оленям. Вьючное стадо спокойно паслось и уже пробило дорогу до подножия близлежащей горы. Около снежных копок валялись небольшие куски кормового лишайника, выброшенные копытами оленей вместе со снегом. Стало быть, олени сытые. Обычно недоедающие олени тщательно подбирают комочки случайно выроненного корма. После кормежки олени лежали, некоторые из них, зажмурив глаза, медленно пережевывали съеденный корм. Ачуркана, однако, в стаде не было. Это обеспокоило Кэлками.

— Ачуркана нет, наверное, отстал где-то в лесу, — сказал он Павлу Мургани.

Ачуркана нашли на том же участке пастбища, где позавчера Кэлками оставил его. По его следам было видно, что он все-таки кормился, но очень мало. Видимо, в основном лежал. Когда Кэлками подошел к нему, тот с глухим стоном поднялся на ноги. Желудок его спал, и он сам как-то сгорбился. Левое ухо раненого оленя провисло. Голова и шея Ачуркана покрылись окровавленным инеем.

— Павел, давай-ка присядем на такын (упавшее дерево ) и покурим, — сказал Кэлками Мургани, подходя к толстой лесине с толстыми сучьями, лежащей на боку с вырванными корнями и с рваными пластами земли, коих в тайге чрезвычайно много.

Мужчины не стали расчищать слежавшийся снег с бревна, а просто сели на перевернутые наверх мехом широкие лыжи, положив их на лесину.

— Росомаха поранила на прошлой стоянке. Не выживет… а так бы сезона два еще мог бы походить, — сказал Кэлками после глубокой затяжки.

— Да вижу. Зверь он и есть зверь. Собака покусает, рана еще может зажить, а у дикого зверя зубы плохие и болезненные, рана начинает гнить. Олень сразу сляжет, — ответил Мургани.

— Забивать придется, а чего его мучить. Акулина, правда, не хочет. Не оставишь же его тут с голоду подыхать. Мясо, конечно, не ахти, жесткое оно. Собаки у нас нет, а у тебя две сидят, их же тоже нужно кормить, — говорит Кэлками Павлу, набрасывая поводок на шею Ачуркана.

Мургани промолчал, поняв, что Кэлками решил забить больного оленя.

«У Мургани две собаки, Олкэпэ и Дявыка, им действительно постоянно требуется корм. Не будешь же радоваться тому, что дармовой корм для собак подворачивается. Кэлками — хозяин, пускай сам решает, как поступить с Ачурканом», — подумал Мургани.

Кэлками привязал Ачуркана за углом палатки и, погладив его по голове, пошел к сложенным дровам. Там он развел небольшой костер, и пока разгорались дрова, сходил к ближайшим молодым деревцам, наломал пучок свежих хвойных веток и принес к костру. Кэлками подержал над огнем мерзлые ветки, пока они не размякли. Потом подошел к Ачуркану и несколько раз провел оттаявшими ветками вдоль спины оленя, будто сметая невидимые снежинки и осевшую пыль. Особенно тщательно он протер натруженную холку вьючного оленя. После нехитрой процедуры Кэлками кинул ветки в костер, и они разгорелись. Ездовой олень всю жизнь носит на своей спине хозяина, и со временем душа человека и оленя соединяются невидимыми узами. При забое транспортного оленя хозяин должен скинуть душу человека со спины верхового животного, ибо того требует традиционный обряд, неписаный таежный закон, что и выполнил Кэлками.