Вальтер Скотт - Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть четырнадцатая

Мы ужъ помѣстили выше описаніе, которое Луціанъ сдѣлалъ о Императорѣ, своемъ братѣ, вѣроятно въ минуту досады, но которое однако жъ подтверждено всѣми приближенными къ Наполеону особами, коихъ мы имѣли случай разспрашивать. "Въ дѣлахъ своихъ," говорятъ Луціанъ: "онъ руководствуется только своею политикою, а политика его основана на одномъ лишь эгоизмѣ." Никто въ мірѣ, можетъ быть, кромѣ исключеній, о коихъ ниже упоминается, не имѣлъ въ такой степени эгоизма, свойственнаго впрочемъ всему роду человѣческому. Онъ былъ посѣянъ природою въ его сердцѣ и укорененъ воспитаніемъ полумонашескимъ и полувоеннымъ, которое столь рано отдѣлило его отъ общества; чувство сіе утвердилось въ немъ чрезъ убѣжденіе въ своихъ талантахъ, не дозволявшее ему равнять себя съ другими людьми, между коими помѣстилъ его жребій, и сдѣлалось въ немъ привычкою чрезъ отдѣльное положеніе его при первомъ вступленіи въ свѣтъ безъ друга, безъ покровителя и безъ заступника. Похвалы, чины, имъ получаемые, давались его генію, а не ему самому; и человѣкъ, внутренно чувствующій, что онъ самъ проложилъ себѣ дорогу, мало былъ обязанъ признательностью или ласкою тѣмъ, которые уступили ему мѣсто, только потому, что не посмѣли его остановишь. Честолюбіе его также проистекало отъ эгоизма, конечно утонченнаго въ своихъ дѣйствіяхъ, но въ которомъ, при строгомъ разсмотрѣніи, обнаруживалось тоже начало.

Читатель не долженъ однако же предполагать, чтобы эгоизмъ Наполеона имѣлъ то низкое, презрительное свойство, которое производятъ скупость, обманъ и притѣсненія въ обыкновенной жизни; или, подъ чертами, болѣе благовидными, ограничиваетъ усилія эгоиста тѣмъ только, что клонится къ его личной выгодѣ, заграждая путь въ его сердце всякому чувству любви къ отечеству или общественнаго благорасположенія. Наполеоновъ эгоизмъ или себялюбіе было гораздо болѣе благороднаго, болѣе возвышеннаго свойства, хотя происходило и изъ того же источника; -- подобію какъ крылья орла, парящаго подъ небесами, устроены на тѣхъ же самыхъ началахъ, какъ и крылья тяжелой курицы, не могущей перелетѣть черезъ заборъ своего птичника.

Дабы еще больше сіе объяснишь, мы прибавимъ, что Наполеонъ любилъ Францію по тому, что Франція была его достояніе. Онъ дѣлалъ для нея все, потому, что выгоды относились къ Императору, получала ли она новыя учрежденія, или пріобрѣтала новыя земли. Онъ хвалился тѣмъ, что представляетъ въ своей особѣ и народъ, и Монарха Франціи; онъ соединялъ въ себѣ ея преимущества, славу и величіе, и всѣ дѣла его долженствовали клониться къ тому, чтобы прославить Императора и Имперію. Однако жъ Государь и государство могли раздѣлиться, и наконецъ дѣйствительно раздѣлились; и себялюбивый характеръ Наполеона, послѣ сего раздѣленія, нашелъ еще, чѣмъ заняться на небольшомъ поприщѣ острова Ельбы, коимъ ограничилась его дѣятельность. Подобно волшебному шатру въ Арабскихъ Сказкахъ, его способности могли, распростершись, обнимать половину міра со всѣми его дѣлами и предназначеніями или по произволу стѣсниться на небольшомъ островѣ Средиземнаго моря, занявшись неважными его дѣлами, ограничившими его кругъ дѣйствій. Мы вѣримъ, что пока Франція признавала Наполеона своимъ Императоромъ, онъ охотно отдалъ бы за нея жизнь свою; но мы очень сомнѣваемся, что если бъ ему приходилось поднять только палецъ для того, чтобы обеспечить ея счастіе подъ владычествомъ Бурбоновъ, (если бъ сей поступокъ не возвысилъ его собственной личной славы) поднялъ ли бы онъ сей палецъ. Однимъ словомъ, чувство личной его выгоды было средоточіемъ круга, коего окружность могла по произволу расширяться и стѣсняться, но коего центръ пребывалъ всегда твердъ и неподвиженъ.

Безполезно разбирать, до какой степени эта постоянная, и должно прибавить, умная заботливость о собственныхъ выгодахъ содѣйствовала Наполеону къ достиженію Верховной власти. Мы ежедневно видимъ людей съ весьма обыкновенными способностями, которые, тщательно стремясь къ достиженію какой либо цѣли, и не поддаваясь соблазну удовольствій, привлекательности нѣги, наконецъ достигаютъ предмета своихъ желаній. Если же мы теперь представимъ себѣ обширный умъ Наполеона, одушевленный неограниченною пылкостью воображенія и неизмѣнною стойкостью въ его замыслахъ, идущій твердо, не уклоняясь, безъ остановки къ предположенной имъ себѣ цѣли, состоящей не менѣе, какъ въ завоеваніи всего Свѣта, то намъ не покажется удивительною непомѣрная высота, до которой онъ достигъ.